Жажда, или за кого выйти замуж
Шрифт:
Катерина шла медленно. Странно, непонятно чувствовала она себя. В ней притаилось что-то чуждое, опасное, чего она объяснить не может. Ни радости, что кончился, наконец рабочий день, ни обычного желания принять душ и отдохнуть, ни ожидания сегодняшней Встречи с женихами.
Длинный, беспомощный день. Пока она не сумела найти решения, как лечить Тамару.
Может быть, причина в Николае? Уж больно он нервный. И курит много. Но Тамара ни за что никогда не подвергнет Николая никаким испытаниям. Тем более, что Николай, защитив диплом, пришёл работать к ним в клинику. Он теперь их сослуживец, и его
Сегодня день неудач. Болит поясница, болит бок, вся она налита тяжестью. Почему же ноги разъезжаются, если они — тяжёлые и едва идут?
— Оп-ля! — мимо Катерины, толкнув её, проскользнул по ледяной дорожке мальчишка, Катерина упала. Неловко, правым боком.
Мальчишка вернулся, нагнулся над ней.
— Тётенька, я нечаянно! — Он хотел помочь ей встать, но она от внезапной острой боли в боку сжалась, всей тяжестью навалилась на землю, чтобы боль затихла. — Что же вы, тётя? — чуть не плакал мальчишка. — Я каждый день падаю, и ничего. Я нечаянно. Вставайте.
Но она продолжала лежать на снежной крупе, парализованная болью, затаив дыхание.
Подошли люди.
— Я нечаянно, — уже громко стал он им объяснять. Он горько плакал. — Я хотел прокатиться, задел…
Тонкий виноватый голос мальчишки усиливал боль, раздражал. Катерина чуть подняла голову, глухо сказала:
— Не плачь, ты ни при чём. Аппендицит это!
Очутившись после операции на больничной койке, с беспомощно распростёртым неподвижным телом, Катерина с удивлением ощутила в себе странные перемены. Это, конечно, была именно она, её — рассыпанные по подушке волосы, её — узкие жилистые ноги, её — ямочка на щеке, но странно: внутри она совсем не прежняя. Или так подействовала операция? Или беспробудный сон в течение трёх суток после операции? Может быть, сосредоточение не на других, а впервые на себе вызвало такое новое ощущение жизни? Может быть, боль операции? Местный наркоз почему-то не подействовал, и Катерина чувствовала, как тянут из неё кишку.
Что за причина, непонятно, только она — не она.
Раз в жизни такое бывает: открылось ей её будущее. У неё ясная голова, и ей чётко видятся три дороги. Совсем как в сказке: по одной пойдёшь — коня найдёшь, по другой пойдёшь — смерть найдёшь, по третьей пойдёшь — суженого найдёшь.
Белый потолок палаты, зыбкие голоса больных, запахи лекарств растворились, исчезли.
Глава первая
А перед ней — Всеволод. Не сегодняшний, лёгкий, молодой, порывистый, а седой, в кожаном пиджаке, солидный, потяжелевший, представительный. Она — его жена. Всеволод — её муж.
Нет, не надо забегать вперёд. Надо по порядку. На свадьбу они не пригласили ни Юрия, ни Анатолия. Её свидетель — Тамара.
Всеволод увёл её прямо со свадьбы.
— Пусть едят, — задыхаясь, шептал он ей в самое ухо, оглушал её своим шёпотом и вёл к двери зала. — Пусть танцуют. Прошу тебя. Пойдём.
Она тоже хотела есть.
— Слышишь, «горько»? — шептал он ей в самое ухо. — Наконец моё время пришло.
Никак не могла Катерина вставить ключ в замок руки не слушались. Всеволод отнял у неё ключ и открыл дверь сам, точно делал это ежедневно мельчайшей детали знакомая комната в белом свете холодного фонаря пугала как совсем незнакомая. Катерина удивлённо и растерянно оглядывалась. Всеволод жадно обнял её, потянул её к тахте. Она перестала ощущать себя — безвоздушье, страх перед чем-то непонятным, что уничтожает её, острая боль и — растворение в невесомости, и наслаждение неодиночеством, и родство.
Утром Всеволод долго спал. Она успела сварить кашу, пожарить яичницу.
— Ты самая лучшая женщина во всём мире! — были его первые слова, когда он проснулся и потянулся в постели. Потянулся сладко, счастливо, словно проснуться для него — высшее в мире наслаждение. — Иди ко мне!
Она подошла к нему с чашкой кофе в руке.
— Я спал и всё время ощущал, что ты теперь — моя, что ты теперь — для меня.
Кофе расплёскивался по блюдцу.
Всеволод с удовольствием выпил его, поставил на тумбочку чашку и обеими руками потянул её к себе.
— Иди сюда! Иди же, скорее! — нетерпеливо, жадно говорил он.
И неистовы были его губы и руки…
— Сейчас позавтракаем и поедем в бассейн, — сказал он, выйдя чистый, с блестящими, хорошо выбритыми щеками из ванной. — Я привык каждый день плавать. Я тебя научу плавать, и тебе расхочется ходить на двух ногах. В воде будешь передвигаться лучше, чем на суше.
Она засмеялась.
С этого первого их общего утра Катерина стала много смеяться.
Они бегут под ялтинским солнцем к морю. Всеволод стремится догнать её, а она удирает, как заяц прижав уши к голове: быстрее, быстрее!
В тот час он настиг её у самой кромки морской, сжал плечи и, не отдышавшись, властно повлёк в море.
— Скорее!
Вот они уже барахтаются в воде.
— Котёнок! — повторяет и повторяет Всеволод.
А ей стыдно, что он обнимает её при всех. И сладко.
Они плывут. Дальше, дальше от берега, за буйки.
— Вернитесь в зону купания, — настигает их голос. И под этот настойчивый голос Всеволод подплывает под неё, обеими руками обнимает её: губы около губ, глаза — близко, тесно прижимается к ней.