Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии
Шрифт:
Если мы позволим себе войти в символический мир, который освобождает нас от интеллектуализма и переоцененной рациональности, то увидим, что там символы распространяют покой и умиротворение, поддерживают культуру тишины. Когда мы взаимодействуем с символами, то должны внутренне приостановиться и замедлиться, чтобы позволить их нуминозности проникнуть в нас. В таком подходе к символическим образам нашего бессознательного нам нужны эмпатическое понимание, интуиция и фантазия, «голос сердца», ведь «главное невидимо для глаза» (Сент-Экзюпери). Также и при терапевтическом подходе к сновидениям часто надо сначала «подружиться» с ними и хотя бы некоторое время лишь созерцать их вместо того, чтобы сразу их рационально толковать. Смысл сновидений редко лежит на поверхности, чаще он укрыт от нас странным и загадочным образом,
Наши сновидения и фантазии указывают на то, что было отщеплено и вытеснено, на то, что мы можем символически «обработать», чтобы воссоединиться с ним. Исцеление возможно, лишь когда мы распознаем и примем символический лейтмотив нашей «жизненной мелодии», основополагающий узор смыслов в нашей «жизненной драме». В ходе психотерапевтической встречи мы можем в символической форме заново разыграть эту жизненную драму. Старые страхи близости и самоотдачи или отграничения и изоляции заново и иначе переживаются в отношениях в переносе. В психодраме символические действия и ритуалы оказывают эффект переструктурирования и создают новый корригирующий опыт. Символы руководят индивидуацией и обогащают этот процесс. В ходе индивидуации мы на самом глубинном уровне переживаем то, что наш жизненный путь контролирует не сознательное Я, а центральный архетип Самости, и он обращается к нам с помощью символов.
Когда мы в терапии работаем с рисунком, этот процесс обнаруживает самую изначальную и основную жизненную тему, персональный узор смыслов. Процесс творческого формулирования, придания формы указывает на ресурсы, на возможности преодоления внутренних препятствий и на трансформирующую силу духовных символов. Если в рисунках и образах спонтанно появляются такие символы, как крест, круг, центр, сердце, яйцо и т. д., это значит, что граница между частью и всеобъемлющим целым преодолена и можно перейти к исследованию новых, неизведанных психических пространств. Психоаналитически ориентированный арт-терапевт Гизела Шмеер в своей книге перечисляет темы и образы, имеющие отношение к духовному развитию, которые указывают на окончательный, космический смысл. К ним относятся: обнаружение духовного ядра/семени/зерна, захваченность и вовлеченность, всплытие/возникновение и невесомость, архетипы помощника и духовного целителя, лучи, связующие то, что внизу, и то, что наверху, внутреннее присутствие божественного сердца (Schmeer, 1994, S. 284).
Путешествие к своему центру, к духовному ядру часто олицетворяет символ лабиринта. Это древний экзистенциальный символ жизненного пути (Jaskolski, 1994), таинственный и нуминозный символический образ движения извне вовнутрь, который можно также понимать как символический образ становления, рождения и возрождения. Этот образ содержит в себе множество взаимосвязей и значений: например, блуждание по лабиринту сродни извилистым и окольным путям индивидуации в ходе терапии. Лабиринт может символизировать любые слои и уровни смысла человеческого существования. Как в Древней Греции символ служил для «узнавания» друга, так и сегодня он служит для самопознания и помогает в поиске истинного Я, помогает встраиванию нашего личного смысла в космическую полноту.
4. Обретение смысла в диалоге, исполненном любви
Высшая основа врачевания – это любовь, ведь сколько есть любви, настолько и погода вокруг нас меняется. Коли наша любовь сильна, то и врачевание будет плодотворным, коли она немощна, то и плоды наши будут немногочисленны. Ведь это любовь учит искусству врачевания, нет врача, который обходился бы без нее.
Мы попытались приблизиться к пониманию жажды смысла – архетипической тоски и стремления получить ответ на вопрос «Зачем все существующее и происходящее с
Мы не верим в мрачный прогноз Хоркхаймера: «То, что мы называем смыслом, исчезнет». Напротив, судя по нашему опыту, именно в критических ситуациях тяжелейшего страдания, в состоянии травмы и бедствия становится возможным преодолеть границу тайны смысла и тайны жизни и смерти. Как помогающие профессионалы, в терапии мы часто наталкиваемся на пределы нашей естественно-научной парадигмы, а, как люди, болезненно ощущаем собственные ограничения. Задаваясь вопросом, что исцеляет и что спасает, мы пытаемся преодолеть границы и пределы сознательной личности.
Тема границ неразрывно связана с вопросом о смысле. С того момента, как человек «вкусил плод с древа познания», то есть когда возникло сознание, он вышел на новый уровень бытия. Ценой такого развития сознания стал уход от единства, болезненный отход от собственной природы. Способность к дуалистическому восприятию и понятийному мышлению привела к возникновению множества расколов: расщепление на субъект и объект, на дух и материю, на осознаваемое и бессознательное, отщепление Я от его внутренней и внешней природной основы. Обретение сознания и вытекающей из этого свободы, отличающей нас от животных, принесло человеку и страдания от этой свободы. Будучи «приговоренными к свободе» (Сартр), мы в то же время утратили райскую защищенность. С тех пор мы страдаем от тоски по «раю», от утраты единства и полноты, от неисцеленной множественной расщепленности.
Цитата из Парацельса в эпиграфе к этой главе показывает путь к целостному пониманию исцеления, к тому, как можно воссоединить разделенное. Врачевание связано с искусством исцелять, созидательная символическая функция этого искусства сходна с творческой силой любви. Исцеление и любовь всегда являются творческими актами, потому что позволяют появиться новому, установить отношения, порождают живое, создают смысл. Любовь символизирует «божественное», ведь акт созидания, творения происходит с любовью.
Слово «Heil» («спасение») происходит в немецком языке от того же корня, что и слово «исцеление» (Heilung), и слово «святой», «священный» (heilig). Любое врачевание нацелено на целостность, которая переживается как нечто спасительное и священное. При сопровождении страдающих людей мы ощущаем, что «исцеление» все же остается тайной и являет собой то, что не измерить статистикой. Исцеление всегда опирается на духовное измерение нашего человеческого бытия, на «mysterium divinum» [53] . Мы можем понимать «божественное» как метафору нашей внутренней духовной сущности – «искру души», «внутренний огонь», «Самость», то есть как «предел возможного психического переживания в рамках самой психики» (И. Якоби). Ранее мы описывали «religio» как восстановленную связь с «первоосновой бытия», как религиозное переживание, которое, по словам Юнга, – источник жизни, смысла и красоты, которое придает миру и человечеству новый облик.
53
Божественная мистерия (лат.).