Жажда жить
Шрифт:
Когда наутро Эмми вошла в их комнату, Холлистер еще спал. На цыпочках она не ходила, и он проснулся. Эмми заворачивалась в просторный полосатый халат.
— Встаешь? — осведомилась она.
— А ты думала что?
— Понятия не имею.
— А если покопаться?
— Все равно вряд ли ты найдешь что-нибудь, чего не было бы у одной известной тебе дамы.
— А вдруг пистолет? Где дети?
— Я оставила их с бабушкой Кларк.
— Если бы мы не были женаты, я бы придумал анекдот про дедушку Кларка. Для колонки.
— Анекдотов я и без того наслушалась. Смотрю, у тебя нынче хорошее настроение?
— Естественно. Мне
— Дети не знают, почему я отвезла их к дедушке с бабушкой.
— Не важно. Я, кстати, тоже.
— Наверное. И почему я вернулась, тоже не понимаешь. — Эмми замолчала, завязывая шнурок на туфле. — Бедный папа, пытается заставить меня верить в принципы, а сам в них сомневается.
— Какая, если будет позволено спросить, муха тебя вчера укусила?
— Ничего особенного, просто это. — Она открыла шифоньер и извлекла пачку презервативов. — Рано или поздно ты должен был их где-нибудь обронить. Не думай, что я специально искала, этим я давно не занимаюсь. Я думала, она уже стара, чтобы рожать, оказывается, нет. Будь добр, убери это куда-нибудь подальше.
— Когда-нибудь ты, может, поймешь, насколько заблуждаешься.
— Да брось ты, — отмахнулась Эмми. — Единственное, что меня интересует, так это зачем ты уговорил папу отправить меня назад. Чтобы все выглядело прилично, так, что ли?
— Да.
— А с чего это ты вдруг так забеспокоился о приличиях? Мог бы жениться на своей подруге, и с приличиями был бы полный порядок. Большие автомобили, ферма с бассейном — чего уж приличнее.
— Слушай, сколько можно, выброси ты Грейс Тейт из своей дурацкой башки.
— Только если ты мне пособишь. Ты можешь поклясться памятью отца, что у вас ничего не было? Ведь память отца — это единственное, чем ты дорожишь. Ну же, поклянись, и моя дурацкая башка освободится от нее.
— Таких клятв я не даю.
— Потому что не можешь, и сам это знаешь, и я знаю, достаточно поглядеть на тебя. Так что пусть уж остается в моей дурацкой башке. Скажи ей, что я разведусь с тобой, но только после смерти отца, не раньше. Иное дело, что он крепок и здоров, так что, может, к тому времени ей захочется кого-нибудь помоложе.
В тот вечер Холлистер встретился с Мэри Кемпер и показал ей открытку, пришедшую с утренней почтой. Она была от Эда Уотчела.
Дорогой Джек,
как бы противно ни было оскорблять своим старческим присутствием сад любви, вынужден сообщить, что в начале или середине сентября я возвращаюсь в Форт-Пенн. А поскольку на сей раз это надолго, если не навсегда, то с сожалением констатирую, что нашей договоренности приходит конец, если ты понимаешь, что я хочу сказать. В ожидании моего приезда можешь продолжать наслаждаться последними деньками. Сердечно твой, Эд.
P.S. Если то, что мне напели, правда, другому участнику предприятия не составит ни малейшего труда обустроить иное прибежище. Я горжусь тем, что ты целишь так высоко и бьешь, извини за нескромность, в яблочко. Помимо того, мне доставляет огромное удовольствие, что смог оказаться полезен. Э.В.
— Что это за белиберда? — спросила Мэри.
— Не важно, по крайней мере еще две-три недели эта квартира в нашем распоряжении.
— Нет, я постскриптум имею в виду. Ведь не обо мне же он пишет.
— Нет, полагаю, о Грейс Тейт.
— Грейс Тейт? Слушай, а почему вас все
— Не поверишь, — покачал головой Холлистер.
Осенью Холлистер часто ловил себя на мысли, что выглядит сторонним наблюдателем медленного распада собственного брака, своего профессионального роста и углубления любви к Мэри. Изо дня в день он все острее ощущал, что Мэри становится его женщиной, а по прошествии нескольких месяцев уже проводил с ней лучшие, или, во всяком случае, самые приятные моменты жизни, какие испытывал некогда с Эмми, — от нетерпеливого возбуждения вначале до упорного влечения и доверия, потребности друг в друге. Любовью они теперь занимались в доме человека по имени Ник Луччи, местного бакалейщика в итальянском квартале Форт-Пенна, который в каморке, на задах бакалеи, приторговывал вином и граппой, а на втором этаже, для таких важных клиентов, как Джек Холлистер, держал хорошо убранную спальню. Никакого любопытства относительно Мэри Луччи не проявлял, и в некотором отношении здесь было даже удобнее, чем у Эда Уотчела: пока Холлистер наведывался в каморку, Мэри ждала в машине, и как только на горизонте становилось чисто, Джек подавал ей знак. Квартира Уотчела находилась в районе, где всегда был риск столкнуться со знакомыми, а у Ника им помешали только однажды: в дверь постучал один из его сыновей и попросил дать сборник упражнений по правописанию и учебник по арифметике.
Что же касается Эмми, то у нее с Холлистером установились холодные безличные отношения, она избегала называть его по имени и ограничивалась необходимым минимумом общения. Например, она могла сказать за ужином: «Надо бы нам на будущей неделе попросить у вашего отца лишние десять долларов, чтобы купить обоим туфли и чулки»; или: «В „Бостоне“ распродажа, возможно, ваш отец захочет купить себе несколько новых рубашек». Дочь, Джоан, училась в школе мисс Холбрук (приняли ее туда сразу, без сучка без задоринки, об этом озаботилась Бетти Мартиндейл), сын ходил в государственную школу в Норсенде, Эмми же пристрастилась к бриджу. Стычка у них с Холлистером произошла лишь однажды.
— Мне надо тебе кое-что сказать, — проговорила Эмми однажды вечером, когда оба улеглись спать, каждый на свою сторону двуспальной кровати.
— Да?
— Мне наплевать, что люди говорят у тебя за спиной или чем ты там занят. Но помни одно: не смей появляться с ней на людях. Этого я не потерплю.
— Господи, с чего это ты?
— Вчера вечером ты разговаривал с ней в гостинице.
— С кем — с ней?
— Ты знаешь с кем. С этой Тейт.
— Да, миссис Тейт была вчера в гостинице, а с ней еще пять женщин. Я поприветствовал всех, кроме одной, и был ей представлен. Славная пожилая дама из Нью-Йорка.
— Вот-вот, я как раз про твоих пожилых дам. Ладно, помни, что Джоан — школьница, и мне не хочется, чтобы одноклассницы шушукались у нее за спиной.
— Ладно, остынь.
В таком духе они дотянули до 25 ноября 1920 года, Дня благодарения; небо от самых Аллеган до Атлантики было укутано облаками, а в Уорчестере, штат Массачусетс, погода стояла вовсе отвратительная, да еще и шел снег, так что колледж Святого Креста отменил футбольный матч с Фордэмом, но в центральном и западном районах графства Несквехела снега не было, и встреча между командами форт-пеннского университета и Бакнеллом состоялась по расписанию.