Жажда. Книга сестер
Шрифт:
– Статистически тебя чаще привлекают женщины или мужчины?
– Такой статистики нет. Меня привлекает человек, а не его пол.
– Секс тебя не интересует?
– Странно ты истолковываешь мои слова.
Синдром тусклой девочки, однако, не проходил: она боялась, что ее именно так и воспринимают – как тусклую, – не видят, не замечают. Она страдала от этого еще больше, чем в детстве.
Как-то вечером в кафе к ней подошел мужчина и сказал:
– Мадемуазель, вы так прекрасны, что я боюсь заговорить с вами.
– Чего же вы боитесь?
–
Она улыбнулась.
– Когда вы улыбаетесь, ваша красота почти нестерпима.
Почувствовав в незнакомце искреннюю доброжелательность, она призналась, что никто не считает ее красавицей.
– Вы носите очки, – ответил он. – Не ищите других объяснений. Очки вам идут. Но это так. Они отпугивают. Это щит взгляда.
– Глаза – мое слабое место.
– Это слабое место всего рода человеческого. Мы гордимся тем, что видим цвета, но различаем только одну цветовую гамму. Наш слух, хоть и слабенький, воспринимает восемь октав. Не удивляйтесь, что вас не сразу замечают. Ваша красота не броская, но, однажды увидев ее, уже никогда не забудешь.
С этими словами незнакомец ушел. Тристана осталась навек ему благодарна. В двадцать два года доброе слово не избавляет от застарелого комплекса, но дезинфицирует незажившие раны.
* * *
После окончания учебы ее взяли на постоянную работу в компанию по разработке баз данных, где она до этого два года подрабатывала на почасовой оплате. Она не захотела уходить оттуда, несмотря на сетования родителей.
– И ради этого стоило изучать литературу в Сорбонне? – сказал отец.
– Я очень довольна своей работой. Она интересная, но не захватывает меня целиком. Отработала свои тридцать девять часов в неделю – и свободна. Я просто зарабатываю на жизнь.
– У тебя нет амбиций.
– Я хочу иметь возможность три часа в день читать.
– Ты так обожаешь литературу, а самой писать не хочется?
– А еще я люблю вино, но у меня нет желания выращивать виноград.
– С тобой бесполезно говорить.
– Нет, ты не понимаешь, это разные вещи.
Ее фирма располагалась в одной из башен Дефанс. Тристана жила теперь в Нуазьеле и каждый день утром и вечером ездила через весь Париж по линии А пригородного метро.
– Ладно бы еще, если б твоя контора была в Мобёже или в Лилле!
Тристана не ответила. Она подумала, что ни за что на свете не вернулась бы жить к родителям. Она скучала по Летиции, но их переписка стала драгоценным подарком: они каждую неделю писали друг другу письма сильнее, чем сама любовь.
В семнадцать лет Летиция верила в “Шины” еще больше, чем прежде. Она готовилась к сдаче выпускных экзаменов в лицее, чтобы от нее отстали. А потом собиралась целиком посвятить себя группе. Марен тоже. Из-за этого они страшно поругались с Селестеном, который сообщил, что намерен поступать в университет.
– Там нет факультета рока, – сказала Летиция.
– Я хочу получить диплом инженера.
–
– Нет, просто инженера. Чтобы иметь кусок хлеба.
– Запасной аэродром, на случай если “Шины” провалятся? Уходи, ты в нас не веришь. Найдем другого басиста.
Марен вступился за друга. Летиция была непреклонна:
– Если не верить на все сто, это пустое дело.
– Конечно! Представь себе, что мы раскрутимся к двадцати пяти годам. Что же, нам до той поры так и жить у родителей? Нам всем нужна независимость, и поскорее.
В их распоряжении было три родительских гаража. Гараж родителей Марена стал их репетиционной студией, гараж родителей Селестена – местом для хранения инструментов, а родителей Летиции – берлогой. Они ночевали там все втроем.
– Ты спишь с обоими? – спросила, не удержавшись, Тристана.
– Нет. Мы с Мареном такая прочная пара, что Селестен нам не мешает.
Старшая сестра предпочла не вдаваться в детали. Ее восхищала любовная жизнь Летиции. У нее самой в этой сфере царил хаос. После того незабываемого вечера, когда с ней заговорил в кафе незнакомец, у Тристаны чуть-чуть прибавилось уверенности в себе. Но в ней оставался какой-то трагический надлом, непонятный ей самой.
Когда она ждала поезда в метро, к ней подошел красивый молодой человек:
– Тристана!
Она не сразу узнала Бенуа.
– Ты так потрясающе изменился!
– А ты стала еще красивее. Семь лет без тебя! Это было ужасно.
Их прерванные отношения тут же возобновились. Бенуа поведал, что все эти годы доставал своих немногочисленных подружек рассказами о ней.
– А мне ты о ком будешь рассказывать?
– О тебе, – ответил он.
И сдержал слово. Влюбленный до безумия, он ни на миг не переставал восторгаться ею, оказывал тысячи знаков внимания, делал пламенные признания. Через полгода она его бросила.
– Почему? – спросил он.
Тристана отказалась от объяснений и объявила, что не желает больше никогда его видеть.
Он ушел сломленный.
– Что с тобой не так? – спросила Козетта.
– Я ужасно страдала. Я не чувствовала, что он меня любит, зато все время чувствовала, что он от меня уйдет.
– А ты его любила?
– Мне было слишком плохо, чтобы понять.
– Ты нездорова, Тристана. Одна ты с этим не справишься.
– Я не одна, ты со мной.
– Я не врач.
Это стало началом долгого поиска. Она посетила множество самых разных психиатров. Чаще всего безрезультатно. Некоторые только навредили ей при самых лучших намерениях. Наконец она попала к молчаливому пожилому психотерапевту. Химия между ними неожиданно сработала. Открылось очевидное: то, что бросается в глаза, всегда ускользает.
Тристана с самого рождения была второй. На втором месте и на вторых ролях. Второй она была для отца и матери, пока они упивались своей аномальной идиллией, никого в нее не допуская. Второй она была и в отношениях с Летицией. Получив от рождения заряд любви, которой Тристана сама была лишена, младшая сестра стала доминировать.