Жажду — дайте воды
Шрифт:
Мы движемся к Луге. К реке и городу одного и того же названия. Ленинград уже свободен. Девятьсот дней он был блокирован врагом. Начальник штаба полка сказал, что по уточненным данным в Ленинграде от голода и холода погибло шестьсот сорок тысяч человек. Это чудовищно. История подобного не знает. Люди гибли с верой, что город их будет жить.
Честь и слава погибшим!
Саша Болотин — молодой человек. Волосы русые, лицо чуть веснушчатое.
— Сам шил, — хвалится Саша. — А шапку не-е. Шапка немецкая…
Он весело смеется.
Автомат у него тоже немецкий, гранаты — наши, нож — финский. Одним словом, партизанская экипировка. Саша Болотин и есть партизан. Он только что перешел линию фронта.
— Вы, братцы, по-быстрому проводите меня к вашему командованию.
— Да ты поел бы сначала…
Ест он с аппетитом. И весь пахнет лесом, и болотом, и еще чем-то незнакомым, партизанским духом пахнет. Их соединение действует под Лугой.
— Мы на прошлой неделе четыре моста взорвали, немцам дорогу к отступлению отрезали, — говорит Саша, торопливо глотая кашу из котелка. — А вы здорово этих гадов гоните!..
В Ленинградской области, в тылу у врага, действует много партизанских отрядов. Они объединяют тридцать пять тысяч человек.
— И столько же примерно погибло в боях, — уточняет Болотин. — До самой Нарвы нет ни одной деревни — все сожжены. Фашисты все сметают на своем пути.
— Знаем, — говорит Сахнов. — Мы тоже их сметем.
Саша Болотин закурил, поблагодарил за угощение и ушел.
Напротив нас стоят две немецкие армии: восемнадцатая — в правом крыле и шестнадцатая — в левом. С их солдатами мы «знакомы» еще с начала сорок второго года. Они с тех пор конечно же не раз пополнялись новыми войсками из Европы.
К нам перебежали шестеро.
— Французы!.. — кричали они.
Это и правда были французы. Немцы мобилизовали их и бросили против нас.
— Штык в земля! — говорят они на ломаном русском языке.
Это значит, что они не воюют. Один из французов все повторяет:
— Я родственник генерала де Голля.
Имя генерала де Голля нам уже известно. Мы знаем, что он воюет против фашистов, ну и, выходит, союзник наш.
Мы отправляем французов в тыл без сопровождающих: сами найдут дорогу…
Самолеты наши очень нас радуют. Как их стало много! Беспрерывно, и днем и ночью, снуют они над нами. На запад летят, полные груза, а возвращаются налегке.
Наше крупное наступление на берегах Волхова началось четырнадцатого января. Наступает и наш, 261-й стрелковый полк, входящий в состав 59-й армии Волховского фронта. Дивизия у нас старая — вторая стрелковая, в ней еще два полка: 200-й и 13-й стрелковые. Сахнов говорит:
— Хорошо, хоть наша
— А чем тринадцатый хуже? — удивляюсь я.
— Да больно число нехорошее…
Мы уже начинаем мечтать о славе. Это доброе знамение. Страхи, выходит, прошли.
Командует нашей Пятьдесят девятой армией генерал Иван Коровников. Мы все знаем и любим его. Одному из поваров нашего полка он даже часы подарил: прибыл как-то на позиции, осмотрел укрепления и затем отведал солдатской еды. Она ему очень понравилась, и генерал, сняв свои золотые часы, надел на руку повару Шитикову.
Шитиков северянин, из-под Мурманска. Говорит, что ни разу в жизни не видел винограда. Он слегка прихрамывает. Был ранен в сорок первом, но не захотел демобилизоваться. Подарок генерала он отправил домой, жене.
— Кто знает, останусь ли жив… Пусть тогда будет памятью детям и внукам, как свидетельство воинской доблести нашей шитиковской фамилии…
Стоим в густом лесу. Мои солдаты валят деревья — укреплять землянки изнутри. Зубья пил тупятся, ломаются.
— Шуточное ли дело, каждое дерево нашпиговано железом, — говорит Сахнов. — Из чего только в будущем люди станут строить?..
Роем траншеи и укрепления. Места болотистые, через полметра выступает желтая вода. Выручают опять деревья: ветками хвои устилаем и землянки и траншеи. Ими кроем шалаши. Все деревья вокруг нас похожи на колонны полуразрушенного города — такие они оголенные…
Гитлеровцы бегут.
Подступаем к Луге и Уторгошу. Командир полка выслал нас на рекогносцировку. Впереди шел рядовой Герасимов. Вражеский пулемет в упор расстрелял его. Мы едва успели распластаться на земле.
Весь фронт охвачен огнем.
Противник стянул сюда огромные силы и перешел в контрнаступление. Нам пришлось зарыться в землю, точнее — в лед.
Снова ведем оборонительные бои. Целых шесть дней это тянется. Беспрерывно. И днем и ночью. Солдаты в буквальном смысле валятся с ног прямо у своих минометов. Командир полка приказал дать людям возможность поспать, по два часа каждому, по очереди.
В моей роте четырнадцать человек убитых, восемь раненых.
Ерин вдруг доверительно шепнул мне:
— Дело худо, брат, мы попали в окружение. Только солдатам об этом ни слова.
Он ушел. Я почему-то уверен, что осведомленность придает куда больше сил, чем неведение.
Командир роты пехотинцев, Коля Сахаров, мой старый знакомый. Мы почти одногодки. Наши подразделения занимают позиции по эту сторону железнодорожной насыпи. А на другой стороне противник. Окружившие нас гитлеровцы пытаются ожесточенной атакой уничтожить нас и захватить железнодорожную станцию.