Жаждущая против бесчувственного. Как стать счастливой!

Казакова Мария

— Вы сами меня позвали, — пересев, наконец, за письменный стол упрекнула Дариана я.

— Следите за своими желаниями, а иначе, — покачал он головой. — Я вернусь к первоначальному плану, где у вас нет никакой роли, — и снова глаза ледяные, как январь в нашем городе, когда выход из дома подобен прыжку в прорубь.

Я поджала губы от негодования на себя. Нельзя быть такой открытой, но и чувства глубоко не спрячешь. Было бы даже забавно, если бы не было все так сложно.

— Вы говорили про книгу, — я приступила к делу. После моих слов, Дариан

помрачнел и, отрешенно глядя в окно, произнес:

— Все что вам нужно знать, это то, что в ней говорится о другом мире и об истоках его сотворения. Вам этот текст, — кажется, он пытался подобрать правильное слово, — покажется корявым. Книга — это лишь перевод, потому она написана на вашем языке, но в конце, — молниеносно оказавшись рядом, он что-то быстро начертил на бумаге, — должны быть вот такие символы.

Сказать, что я хоть что-нибудь поняла, было бы ошибкой. Другой мир. Нет ни автора, ни названия… Погодите-ка, это буквы?! Я смотрела на совершенно одинаковые по размеру и наклону закорючки. Какие-то доисторические руны со всевозможными завитками и непонятными точками сверху.

— Таков ваш язык? — удивилась я.

— Да, — вдруг напрягшись, ответили мне.

И чего так злиться? Я же просто спросила. Так, а почему же ему так сложно выучить наш язык? После таких, кхм, каракуль наши буквы до безобразия просты в написании.

— А почему, — начала я, но его кулак обрушился на стол с такой силой, что образовалась трещина, на которую я в ужасе таращилась, вжав голову в плечи и боясь сказать еще хоть слово.

— Почерк, — прозвучало совсем тихо. — Я не различаю ваш почерк.

Ничего не поняла.

Прочистив горло, я поинтересовалась громким шепотом:

— Как такое может быть? — со стороны, возможно, смотрелось комично, но мне кажется, ему понравилось. Потому что мне подарили минуту тишины, а затем все такое же грозное:

— Круф!

Голову вжимать было дальше некуда, глаза опускать ниже, тоже не получалось. Видимо, нормально этот тип общаться не умеет. Все остальные окаменелые спокойные, безразличные, и я в который раз убедилась в неправильности поведения Дариана.

Спустя несколько минут (и как только услышал?) тот самый Круф повторял надпись Дариана. Ну, что сказать. Все архивариусы мира в один голос бы заявили, что писал эти две строчки один человек (в данном случае окаменелый). Такого точного совпадение почерков не может быть в природе. Наклон букв, длина черточек, расстояние точек над закорючками, хоть измеряй! Мои брови взлетели и не опускались, а рот неприлично открывался и закрывался, но слов не было.

— И что, у вас все пишут совершенно одинаково? — я никак не могла поверить в существование столь необычного феномена. — Прям все-все?!

Еще через пять минут передо мной на столе лежало два листа, исписанных четырьмя разными существами, и были они идентичны.

— Это невозможно, — заключила я и, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула.

— Вы мне не верите? — стал раздражаться Дариан, уперев

руки в край стола и наклонившись ко мне.

— Я не могу этого понять, — подняла я на него глаза, в которых читалось сомнение. — У каждого человека свой почерк: разный наклоны, разная длина черточек, у каждого свои индивидуальные элементы письма, — объяснила я. — Тогда почему у вашей расы нет такого различия?

Похоже, что я попала в самую точку. Именно этот вопрос и мучил Дариана долгое время. Не иметь индивидуальных различий, как грустно. Не отличатся от других, не выделятся из толпы, не иметь чего-то своего.

Вот что я видела в изумрудных глазах, но он молчал, и лицо его имело спокойное выражение, Дариан был расслаблен, но…он же злился из-за этого?

Умнейшее, могущественное существо не может осилить чужое письмо и чтение только потому, что человеку дано немного больше, и это вне его понимания. Ведь индивидуальность — это уже иная ступень развития.

— Возьмите любую книгу у себя на полке и прочитайте мне, — попросила я, отчего золотые волны Дариана беспокойно заколыхались, а сам он скривился, но я настояла.

Он был похож на ребенка, которому дали великое произведение, но не дали букварь и азбуку. Лицо его осунулось, плечи опустились, и сам он помрачнел. Он не мог прочесть ни единого слова. И теперь я понимала, почему. У автора данного теста очень красивый, плавный почерк, но его особенность заключалась в том, что все буквы плавно переходили одна в другую. Дариан просто не мог разглядеть, где заканчивается одна, а где начинается другая.

— Хорошо, а теперь попробуйте написать что-нибудь на нашем языке, — попросила я.

Выражение недовольства и бессилия не изменилось. И я от всей души старалась не смеяться, наблюдая, как его буквы разделяло огромное расстояние, а сами эти буквы были написаны ровными, отточенными движениями. И в принципе это было правильно! Все-таки писать он может, но это было до безумия странно, видеть несоединённые в слова идеальные буквы.

— Завтра я буду разбирать книги, — спокойно произнесла я, и, поднявшись, направилась к выходу. Я буду искать вашу книгу, — чуть улыбнулась я, заглядывая в его выразительные глаза.

Мне вдруг захотелось помочь ему, научить понимать наш язык и писать на нем.

Он больше не рычал, а смотрел на меня, не дыша, как будто видел совсем не меня, а кого-то другого. Но я никак не могла забыть, что существа в этом замке мои враги, и не имела права ослабить оборону, даже приняв отчасти такое хулиганское решение.

Жаждущая и погром

Я долго не могла заснуть той ночью, испытывая самые противоречивые чувства. Я горела желанием найти книгу, которую ищет Дариан, и с такой же силой мечтала навсегда упрятать ее за семью замками, чтобы она ему не досталась. Мне хотелось научить его читать и писать, однако я желала каждый раз ехидно колоть по больному месту и наблюдать за его бессмысленной злобой.