Желание исчезнуть
Шрифт:
– Хорошо.
– Ну вот и славно. А что с ним будет, решит теперь полиция. Может, и ничего не будет, а может, штраф. Но мы продолжим присматривать за его поведением. Тебе, как хорошему горожанину, полагается награда. Хочешь телевизор?
– Телевизор? – удивился Андрей. – У меня и…
Он хотел сказать, что и дома не было телевизора, но вспомнил, что дома имелись компьютер, телефон, газеты со всего мира – в общем, всё нужное, чтобы получать информацию и развлечения, – и поэтому сказал:
– Да, хочу.
– Славно. Я тебе передам. А что ты на Новый год делаешь?
– На
Сергей рассмеялся.
– Ну, посмотри на календарь.
Повернув голову, Андрей увидел, что было двадцать второе декабря. Уже с завтрашнего дня полярная ночь по секунде будет таять, пока не превратится в свою противоположность и всюду не воцарится день. Впрочем, в наступление лета было сложно поверить.
– Ничего не делаю.
– Тогда приходи ко мне. Я тут буду на дежурстве. Хоть посидим пообщаемся, – сказал Сергей. – Выпьем, телик посмотрим.
– А зачем тебе дежурить? – удивился Андрей. – Что может случиться?
– Им виднее.
Сергей благодушно улыбнулся, показывая, что говорит о таких силах, которые не стоит обсуждать или комментировать, и Андрей тоже натянул бесцветную улыбку. На следующий день в его комнате появился телевизор.
Глава седьмая
Вторая женщина. Новый год
Накануне Нового года он получил новое письмо от Лены. Она написала:
«Привет, Андрей.
Будем считать, что я получила ответы на свои вопросы. Я постаралась выждать немного, чтобы сразу не писать.
Скоро будет Новый год. Я решила тоже поехать куда-нибудь, чтобы не быть одной. Поеду к брату. Не знаю, буду ли возвращаться. Москва пустеет. Это, наверное, похоже на сорок первый год. Только вот… Не знаю, что “только вот”. Извини, пустая голова. Я поняла, что боюсь.
Теперь мне ничего особенно не хочется, только поехать к тебе. Но в ваш городок сейчас не попасть – он, говорят, забит до отказа. Да я и не знаю, там ли ты. Вдруг я пишу в пустоту. Мне кажется, что ты ничего не сделал из того, что я просила… Извини, я не хотела об этом, но я ничего не почувствовала, никаких твоих мыслей… Это так странно: неужели и правда там, куда я пишу, нет моего Андрея, а только всё засыпано снегом и дует ветер? Кто тогда это прочитает? А вдруг никто?.. Ужас. Если тебя нет, то, получается, и меня нет. Как в “Ежике”, помнишь? Я никогда не понимала особо, что там происходит, пока сама не угодила в такой туман. Интересно, ты знаешь, что у нас творится? У тебя там вообще есть новости?
Ты в курсе, что мы продолжаем со всеми ссориться и рвать отношения? По телику они скажут тебе, что “дипломаты работают” и бла-бла-бла, но на самом деле я только и слышу, что очередная страна ввела ограничения против каких-то чиновников, санкции, визы… Я помню, когда всё началось, все посмеивались, потом стали злиться и кричать, что с Россией так нельзя и мы всем покажем. А потом наступил какой-то надлом, и всем стало наплевать. Никто уже никуда не может поехать – так и чего это обсуждать?
Мой брат, к которому я собираюсь (это старший, он до сих пор в Курске), помню, в те времена, когда всё началось, кричал мне по телефону, что я ничего
Иногда я думаю… Мне казалось это таким бредом. Я была так зла на тебя. А ты, наверное, был зол на меня. Конечно, я тебя подвела. Мне теперь странно это понимать. Неужели действительно возможно, что мы никогда не увидимся? Я не верила в тот день… Интересно, ты бы стал со мной разговаривать после того, как я не пришла к поезду? Я вдруг поняла тогда, что хочу запомнить тебя смеющимся, улыбающимся, свободным… А не хмурым на перроне (и не говори, что ты был не хмурый!). Я поняла, что эти полчаса или час, которые у нас будут, ничего не поменяют… И в общем вот. Не приехала. Потом узнала, что ни Лёшка, ни Игорь не приехали. Ты, наверное, страшно обиделся на всех. Ладно, я просто закончу на этом. Прости.
Слушай, ты всё-таки думай обо мне, ладно? Я думаю о тебе часто. Чувствуешь ли ты это? Давай будем думать о том, как увидимся, хорошо? Мы не можем не воссоединиться. Если у нас будет ещё хотя бы одна встреча, я буду говорить без умолку, пока не скажу всё-всё-всё. Звучит как угроза, да? (Смайлик.) Странно, я пишу это, и мне смешно, но хочется плакать.
Всё, хватит. Поеду куплю билет. Надо быть не одной в Новый год, а то начинается депрессия. Надеюсь, ты тоже там не один и у тебя есть друзья.
Мы встретимся. И теплые волны будут омывать наши ноги. Представила сейчас… На море встретимся, хорошо?
Обнимаю.
Лена».
Андрей нахмурился, когда закончил чтение. Он действительно не пытался больше вернуться мыслями в Москву, боясь, что снова окажется немым и не сумеет сказать ни слова. Он закрыл глаза: ему представилось огромное расстояние, разделявшее их, и что оттуда, из далёкой точки на карте России, бьёт одинокий луч света, протянутый лично к нему.
В темноте, звенящей одиночеством (у которого на самом деле нет ни звука, ни запаха, ни цвета, но тем не менее оно способно казаться звоном), он пробовал нащупать путь к ней, но снежные преграды вставали волна за волной, каждая следующая – выше предыдущей. И он выбился из сил, прорезая их, да так и застрял где-то посередине. Из оцепенения его вывел бодрый голос диктора в новом шоу, которое началось в девять утра.
Он открыл глаза. Было утро вторника, оставалось поработать два дня, потом наступали праздники. Здесь не чувствовалось такой суеты, как в Москве. Собственно, если бы не напоминания его нового приятеля, он бы постоянно забывал о Новом годе. Андрей встал и покачнулся (накануне он крепко выпил в одиночестве и ещё не полностью протрезвел). На столе лежал галстук серо-голубого цвета – он собирался подарить его новому приятелю-чиновнику. Рядом он положил письмо. Тоскливое желание ответить теребило краешек его души.