Желание жизни
Шрифт:
Спустя время Изабелла прислала краткое письмо, что удачно вышла замуж и обосновалась на юге Европы, но адрес свой уточнять не стала. Амбициозная с раннего детства, она за три года в Европе построила головокружительную карьеру танцовщицы в оперетте и была не в силах расстаться с работой даже после рождения дочери, поэтому воспитанием ребенка занялся её муж, мягкотелый добрый итальянец, который был наивно счастлив поддерживать свою энергичную супругу во всех начинаниях. Увы, энтузиазма доброго мужчины хватило лишь на несколько лет постоянных отлучек своенравной королевы его сердца. Иногда Изабелла не появлялась дома целыми неделями, уезжая на гастроли, не предупредив супруга и напрочь забыв о девочке. Даже ангельское терпение не бесконечно, и в конце концов итальянец поставил ультиматум: либо достойная семейная жизнь, либо развод. Стоит ли гадать, что выбрала Изабелла. К подобной
В том же году решительная танцовщица получила залитое слезами письмо от Эмили, в котором та сообщала о скоропостижной кончине тётки. Изабелла с циничной усмешкой подумала, какой же дурочкой должна быть её младшая сестренка, если так искренне страдает из-за смерти ужасно мучавшей её родственницы. Сама же она без зазрения совести потирала руки и планировала в скором времени ненадолго вернуться в родной город, чтобы восстановить потерянную эмоциональную связь с семьёй…
– Мистер Челленджворс, сегодня вы оставили в аптеке папку с бумагами по инвентаризации…
Раздался резкий звук. Мистер Челленджворс со всего размаха хлопнул себя по лбу, и на его чувствительной коже сразу появилось ярко-красное пятно.
– Я…Я могла бы их вам принести, – Эмили запнулась на мгновение, а потом добавила чуть более низким голосом, – я ведь знаю, насколько важен для вас порядок в бумагах.
– О! Да. Пожалуй, да! Это было бы просто прекрасно, – рассыпался с несвойственной ему эмоциональностью мистер Челленджворс. – Я давно дома и, скажу откровенно, – джентльмен бросил взгляд на стол с машинкой, – совсем не расположен возвращаться назад. Сегодня был такой волн…непростой день.
– Да-да, – самоотверженно-быстро подхватила Эмили, – конечно! Я тогда сейчас забегу! Только проверю еще раз все витрины и закрою списки.
«Списками» они называли между собою записи о всех совершенных за день покупках, а «закрывать» их значило подсчитывать прибыль и обводить кругленькую сумму в алый кружок. Немало благословенных вечеров мистера Челленджворса было посвящено томному рассматриванию этих заветных чисел. То, что аптекарь забыл свои бумаги, было само по себе событием беспрецедентным. Однако его нежелание тут же ринуться на работу, чтобы собственноручно забрать документы, казалось явлением еще более невероятным.
– Вы знаете мой адрес?
– Ну конечно! Вы же меня уже несколько раз просили принести бланки для отчётов.
– А, да-да, конечно, – промямлил мистер Челленджворс, смутно припоминая перед чьим носом он несколько раз захлопывал дверь, едва прикоснувшись к протянутым ему папкам.
– Очень жду. Спасибо, мисс Джинджер.
– Буду у вас максимум через час, сэр.
Мистер Челленджворс положил трубку и на минуту задумался. От этого разговора оставался какой-то неприятный осадок, некомфортное послевкусие. «Надо будет присмотреться к этой девушке. Такая дотошность неспроста», – пробурчал он, сдвинув брови. Впрочем, хмуриться и опасаться сегодня пришлось недолго. Порывисто и небрежно повесив своё пальто и даже не замечая, что оно тут же упало на пол, мистер Челленджворс в три шага одолел расстояние между прихожей и гостиной и бросился на кресло рядом с дубовым столом. Мужчина снова завороженно провел ладонью по гладкому металлу пишущей машинки: «Всё также прекрасна!». Аптекарь просто не мог осознать, что купил не статуэтку и не предмет декора, а прибор с практическим применением. Ему пока и в голову не приходило, что не плохо бы найти бумагу и посмотреть на машинку в действии. Яркий блеск каретки и стройный ряд чёрных благородных клавиш с чёткими буквами представлялись ему лучшим из зрелищ, благороднейшим из украшений. И, наверное, добавил бы он, увлекательнейшим из представлений. Но он этого не сделал, потому что в театр наш мизантроп никогда не ходил, окрестив его пустой тратой времени и наглым вымогательством денег.
Обычно столь неукоснительный в своём расписании, мистер Челленджворс только спустя час после прихода домой вспомнил об ужине. И несмотря на возмутительную эмоциональность и вопиющую незапланированность сегодняшнего своего поведения, он решил, что еще не до такой степени обезумел, чтобы пропустить приём пищи. У нашего героя была довольно просторная квартира для одного человека: помимо гостиной и спальни, в его распоряжении находились небольшая столовая и кухня. Однако самостоятельно мистер Челленджворс готовил только самые простые блюда – яйца, поджаренный бекон, максимум несколько гренок на завтрак… Полноценными обедами и ужинами в течение почти семи
– Так-с, так-с, – подпрыгивающей походкой мужчина приблизился к холодильнику, – что у нас здесь завалялось?
«Завалялось» в важнейшем оплоте самоуспокоения ни много ни мало мясное рагу, куриный бульон, сливочная паста с шампиньонами, три бараньи ножки, ореховый мусс, пятнадцать пирожков с яблоками и два литра клюквенного морса.
– Недурно, недурно! —ребячливо вскрикнул джентльмен, совсем позабыв о тех волнениях, которые принёс ему необычный день.
Пока наш герой лакомится яствами, рассмотрим его наружность повнимательнее. Вы могли подумать, что он уже совсем не молод? Полноват? Непривлекателен? Вопреки возможным предположениям расчётливый и немного сварливый мистер Челленджворс был тридцати шести лет от роду и внимательно следил за своей физической формой. Несмотря на, казалось, врожденную экономность, свою одежду мужчина выбирал тщательно и небрежности в облике не терпел. Он обожал приталенные пиджаки тёмно-коричневых расцветок и брюки со стрелками. Его классический костюм обязательно дополняли белоснежные или светло-розовые рубашки, которые на протяжении семи лет самоотверженно стирала и гладила миссис Томпсон. Один раз, из-за болезни верной экономки, мистеру Челленджворсу пришлось самостоятельно приобщиться к этому тонкому виду искусства. Однако после полуторачасовых пыток, сравнимых в его воображении со всеми кровавыми ужасами инквизиции и нашествию племени индейцев на невинные караваны в Виргинии, вместе взятых, он рухнул на пол и признался миссис Томпсон, что она, судя по всему, обладает запрещенными сверхспособностями, потому что каждому доброму христианину на земле такие нечеловеческие испытания не по силам. Миссис Томпсон успокоила беднягу и пообещала вернуться в ближайшее время, чем спасла исстрадавшегося аптекаря от неминуемой гибели.
Итак, благодаря неусыпным стараниям верной старушки, к внешнему виду мистера Челленджворса было сложно придраться. Его элегантный образ иногда дополняли позолоченные запонки, приобретенные во время одной из служебных поездок в Париж. Застёгивался он на все пуговицы, а ботинки начищал до нахального блеска. Он был высок и недурно сложен, а если присмотреться поближе, то никого бы не оставил равнодушным идеально прямой тонкий нос и красиво очерченные скулы. Почему же никто не решился назвать мистера Челленджворса красивым человеком? Рискнём предположить, что всё портило выражение лица. Неизменное, застывшее выражение из смеси раздражения, глубокой озабоченности и сильного внутреннего напряжения. Это было лицо непробиваемо независимого человека, не желавшего делиться своей свободой ни с кем.
Мистер Челленджворс не успел расправиться с трапезой, как в дверь позвонили.
– Эмили! Уже!
Фармацевт не спеша приподнялся с тяжелого деревянного стула: сложно определиться сразу – радоваться ли столь быстрому приходу помощницы или негодовать, что грубо оторвали от бесподобного воздушного орехового мусса.
– Добрый вечер, мистер Челленджворс, – Эмили застенчиво улыбнулась и протянула папку с бумагами. – Хорошо, что я сразу заприметила…
– Благодарю, – произнёс мистер Челленджворс гораздо более сдержанным тоном, чем полчаса назад по телефону, – Вы… хотите пройти? Я… я ужинал. Можете составить мне компанию, – предложил он без особой настойчивости в голосе.
– Мм, спасибо… Но я лучше пойду. До моего дома далеко, а завтра рано вставать… За предложение еще раз спасибо, – девушка отвернулась и прикоснулась к дверной ручке.
Сильно обрадовавшись про себя, аптекарь готовился сдержанно миролюбиво согласиться, когда вдруг заметил, что девушка полностью промокла, с ног до головы.
– О боже мой, мисс Джинджер! Где вы так умудрились промокнуть?
– На улице дождь, а зонт-то я взять позабыла…
– Так. Проходите! Плащ и шляпу вешайте на стойку. Болеть вам нельзя совершенно – как потом прикажете без вас работать? Проходите, ну проходите же вы наконец, к чему эти глупые стеснения? Успокойтесь, до грязи с ваших сапог мне нет дела. У меня есть домработница, которая всё тут убирает.