Желания Элен
Шрифт:
— Господи, помилуй! — произнесла она вслух.
Первый претендент оказался, как она и предполагала, недавним выпускником (Брауна, а не Принстона). В нем чувствовалась незаурядная личность — может быть даже чересчур незаурядная для его возраста; его так и распирало от сотни теснившихся в его голове идей, некоторые из которых были даже не лишены здравого смысла. Но он не был знаком с нью-йркской прессой и никогда раньше не работал в отделе рекламной информации.
Элен объяснила ему, что для временной работы ей необходим человек с опытом, способный сразу включиться в работу и не нуждающегося в стажировке. Обескураженный, он собрал экземпляры своих коротких юмористических эссе, опубликованных в журналах, о которых она никогда
Второй претендент сменил за последние месяцы несколько мест работы, и она по запаху сразу догадалась о причине. Она старалась не смотреть, как он пытается совладать с дрожью в руках. Она почувствовала сильное желание предложить ему глоток виски из бутылки, стоявшей у нее в нижнем ящике стола, но сдержалась.
Третий претендент говорил с таким сильным южно-лондонским акцентом, что она едва могла его понять. Четвертый оказался парикмахером, которому захотелось окунуться во «что-нибудь более творческое». У пятого с лица не сходила дурацкая самодовольная ухмылка. Шестой отказался работать под началом женщины и выбежал из кабинета, хлопнув дверью.
Так и шло… В двенадцать тридцать Элен послала Сьюзи Керрэр в китайский ресторан, располагавшийся по соседству, за большой порцией креветок и двойным «Роб Роем».
— Один «Роб Рой» и я прихожу в себя, — сказала Элен. — Два «Роб Роя» и кто угодно придет в себя.
Сьюзи вяло улыбнулась шутке, которую она слышала уже не в первый раз.
Интервью продолжились после ланча. К трем часам Элен почувствовала себя уставшей — не столько от того, что приходилось задавать одни и те же вопросы, продираясь сквозь завесу неправды, полуправды и преувеличений, сколько от тяжелого впечатления, которое производил этот парад потрепанных, негодных к употреблению мужчин.
Она нажала кнопку интеркома, вызывая Сьюзи.
— Следующий, — сказала она.
Ему пришлось пригнуть голову, чтобы пройти в дверь. Негр. Сложен как Эберхард-Фабер Третий. Его курчавые волосы были зачесаны назад.
— Бог мой, — воскликнула Элен. — Не иначе, как баскетбол…
Его улыбка осветила комнату.
— Только в школе, — сказал он. — Для колледжа мне не хватало быстроты.
— Какой у вас рост? — спросила она, поднимаясь, чтобы пожать его руку.
— Почти шесть футом семь дюймов.
— И люди вам по-прежнему говорят: «Эй, как погода там, наверху?»
— Верно, — кивнул он. — По-прежнему говорят.
— Я из Огайо, — сказала она ему. — Баскетбол очень популярен в школах Огайо. Конечно, не так, как в Индиане, но все же довольно популярен. Присаживайтесь и угощайтесь сигаретами, пока я просмотрю ваши бумаги.
Гарри Теннант, тридцать восемь лет, не женат, здоров и так далее и тому подобное. Образование. Так далее и тому подобное. Выпускник Колумбийского университета. Вечерние курсы маркетинга в Нью-Йркском университете. Так далее и тому подобное. Полгода здесь, два года там, затем шесть лет в «Амстердам Газетт», где делал обозрения новых товаров, исследований и разработок, занимался маркетингом и рекламой. Еженедельная колонка в течении четырех лет. Так далее и тому подобное. Сотрудничал с «Адвертайзинг Эйдж», «Принтерз Инке» и так далее и тому подобное. Вел передовицу в «Эбони» в 1967 году и так далее и тому подобное.
— Послушайте, — обратилась к нему Элен, — вы знаете, что это всего лишь временная работа? Только на месяц? Мы платим сто пятьдесят в неделю в течение месяца, потому что мы зашиваемся. Столько всего навалилось… Но если не случится чего-нибудь непредвиденного, в конце месяца у вас не будет работы. Вы это понимаете?
— Я понимаю.
Элен почесала переносицу и пристально посмотрела на него.
— Знаете, — сказала она, — я за свою жизнь поменяла немало работ. И каждый раз,
— Да-да, я знаю.
— Но теперь я по другую сторону и вынуждена задать вам тот же вопрос. Итак, расскажите мне о себе.
— Что вы хотите знать?
— Почему вы ушли из «Газетт»?
Ха, каким неторопливым и спокойным тоном заговорил он! На мгновение ей пришла в голову безумная мысль, что он все это заранее выписал себе и вызубрил — вроде как молитву.
— «Амстердам Газетт», — внимательно подбирая слова говорил он, — это ежедневная газета, издаваемая в Гарлеме и посвященная делам и проблемам негров. Так вот… Год назад мистер Томас Агуин, издатель и владелец «Газетт», решил, что его газета должна принять более активное участие в деятельности черных организаций, занимающихся улучшением положения негритянских общин в Америке и в Нью-Йорке в частности. Мистер Агуин созвал встречу всех сотрудников — исполнительных директоров, редакторов, издателей, журналистов, распространителей и так далее, вплоть до уличных разносчиков — и предложил, чтобы «Газетт» стала благодаря их усилиям самым авторитетным изданием в жизни Гарлема и в политике Нью-Йорка. В частности, он предложил, чтобы представители газеты, ее сотрудники, были бы теснее связаны с гарлемскими организациями — вооруженными формированиями, группами по борьбе с преступностью, отрядами по борьбе с наркотиками, церквями и коммерческими фирмами. Он хотел, чтобы мы включились в работу этих организаций, предоставили им место на страницах газеты и рассказывали о них в своих статьях. Он хотел, чтобы мы произносили речи на собраниях и помогали в организации различных мероприятий. В общем — активно участвовали…
— И что сказали на это сотрудники «Газетт»?
— Они решили, что это просто здорово.
— А вы что решили?
— Что я решил? Ну… конечно, я тоже решил, что это здорово. Но дело в том… дело в том…
Он склонил голову и сцепил пальцы рук. Его лицо было гладким, блестящим и таким безволосым, что, казалось, оно никогда в жизни не знало прикосновения бритвы. Он взглянул на нее снизу вверх таким взглядом, будто собирался запустить воздушного змея в тесном пространстве туннеля.
— Я полагаю, — сказал он, — у меня нет этого хренова божьего дара…
Если он хотел этой фразой шокировать ее, то ему это не удалось. Но ей стало любопытно, почему он пытается, чтобы его побыстрее выставили за дверь.
— Как это понимать?
— У меня не получались речи. У меня не получались даже статьи, а ведь это мое ремесло. Мне это не интересно. В этом моя беда — я не чувствую никакого интереса.
Он махнул рукой. Его небольшие уши плотно прилегали к черепу; жесты казались невероятно привлекательными. Глаза смотрели печально и разочарованно — взглядом опытного игрока в шахматы.
— Вы многих знаете в Нью-Йорке? Я имею в виду журналистов.
— Да, тех, кто работает в моей области, — кивнул он. — Я встречался с ними на приемах, собраниях и пресс-конференциях не один год. Вы хотите получить их отзывы?
— Нет, нет, не нужно. Вы знаете, отзывы ни черта не стоят.
— Да, верно, — согласился он.
Задумавшись, она постучала карандашом по столу. Эберхард-Фабер Третий.
«Что я делаю? — подумала она. — Боже мой, что я делаю?»
— Обстановка здесь напряженная, — предупредила она. — Иногда я срываюсь и кричу. Иногда начальство повышает голос. В моем кабинете места для двоих не хватит. Ваш стол будет находится в приемной, рядом с секретарским. Возможно, придется бегать с поручениями — знаете, привести фотографии, отвезти пресс-релизы. Короче, вам придется заниматься самой черной работой.