Желанное сокровище орков
Шрифт:
Замерла, глядя на него, потом медленно повернулась к братьям. Его слова эхом отдавались в голове, и я не могла поверить — не хотела верить. Мои братья? Те, кто учил меня плести венки, кто смеялся со мной у костра? Они не могли… нет, это ошибка. Но их лица — напряжённые, красные, с бегающими глазами — говорили о другом.
– Это ложь! – рявкнул Торин, ударив кулаком по прутьям. – Мы случайно пересекли границу, клянусь! Мы не знали, где она проходит! А этот мальчишка… он сам виноват, выбежал прямо на нас, дикий, как зверь! Мы защищались!
–
Я смотрела на них, и внутри всё переворачивалось. Их слова звучали так жалко, так отчаянно, но в них не было правды — я чувствовала это.
– Хватит! – выкрикнула я, перебивая их, мой голос сорвался на писк. – Как я могу вам помочь? И… и как вы могли? Ребёнок! Вы ранили ребёнка и хотели его добить? Я не верю своим ушам!
Торин сжал прутья сильнее, его глаза сверкнули злостью.
– Он не ребёнок, Эйвери! Это зелёное чудовище, такое же, как они все! Ты что, не видишь, с кем ты стоишь? Они тебя обманули!
Лейн кивнул, его лицо исказилось.
– Да, это не люди, сестра! Они звери, и ты должна нам верить, а не им!
Их слова ударили меня, как пощёчина. "Зелёное чудовище". От этого мне стало гадко — так гадко, что я отступила назад, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Они говорили о ребёнке, маленьком, как о звере, которого можно прикончить и забыть.
– Звери и чудовища сейчас вы…
Я сжала кулаки, дрожа всем телом, и повернулась к Кирону. Его золотые глаза смотрели на меня внимательно, но в них не было гнева — только что-то тёплое, почти сочувствующее.
– Пожалуйста, – прошептала я, мой голос дрожал, – сообщите моим родителям. Скажите, что с братьями беда, что я здесь. Они должны знать…
Кирон склонил голову, его коса качнулась, и он ответил тихо, но каждое слово падало, как удар молота:
– Они и так знают, где их дети, Эйвери.
– Что? – спросила в непонимании.
Он шагнул ближе, его взгляд стал тяжёлым, полным жалости, и это пугало меня больше, чем всё до этого.
– Не удивило ли тебя, что они отправили тебя на рынок? Не в оговорённое договором время, не поехали сами, хотя могли найти кого-то другого? Они отдали тебя вместо братьев. На откуп. Продали с товаром, как вещь.
Мир вокруг меня пошатнулся. Я смотрела на него, открыв рот, но не могла выдавить ни звука. Его слова врезались в меня, как нож, и я почувствовала, как что-то внутри ломается. Отец, мачеха… они знали? Они отправили меня сюда, зная, что караван нарушит договор, зная, что орки заберут меня? Вместо Торина и Лейна, которых они любили больше, чем меня? Мои колени подогнулись, и я схватилась за прут решетки, чтобы не упасть. Кирон смотрел на меня, его лицо было серьёзным, а в глазах — жалость, от которой мне захотелось кричать.
– Нет… – прошептала я, но голос утонул в пустоте. Я была раздавлена, раздавлена правдой, его словами, и всем,
– 8-
Братья продолжали кричать, их голоса сливались в жалобный скулёж, перебивая друг друга. Торин умолял, Лейн всхлипывал, но я не слышала их слов — они доносились до меня, как шум ветра, пустой и далёкий. Мои братья, которых я любила, теперь казались мне чужими. Чудовищами.
Их оправдания, их злоба к маленькому орчонку, их готовность бросить меня ради себя — всё это разорвало ту тонкую нить, что связывала нас. Я смотрела на них сквозь прутья, но видела не родных, а незнакомцев, чьи лица искажены страхом и ложью.
Кирон стоял рядом, как скала закрывающая меня от бури. Он повернулся ко мне, его золотые глаза встретились с моими, и он спросил спокойно, почти мягко:
– Что ты решишь, Эйвери? Останешься здесь или уйдёшь домой?
Я сглотнула, чувствуя, как ком в горле душит меня. Домой? Какой дом? Там, где отец и мачеха продали меня, как мешок зерна, чтобы спасти своих сыновей? Там, где меня ждёт только пустота и предательство? Я покачала головой, мой голос дрожал, но был твёрд:
– Дома у меня, видимо, больше нет. Я… останусь.
Он кивнул, не сказав ни слова, и я вышла из тюрьмы на улицу, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Воздух был свежим, пах травой и дымом костров, но он не мог заглушить горечи, что разливалась внутри. Я дошла до ближайшего шатра, остановилась и закрыла лицо ладонями, не в силах больше сдерживаться. Слёзы хлынули, горячие и солёные, я горько заплакала, плечи тряслись, а ноги подкашивались. Всё, что я знала, рухнуло — семья, дом, вера в тех, кого я любила.
За спиной послышался шум — топот ног, звяканье цепей. Я услышала, как конвой выводит братьев из тюрьмы. Они кричали мне:
– Спасибо, Эйвери! Ты спасла нас, сестра! – голос Торина был полон облегчения, Лейн вторил ему, но я даже не обернулась.
Их слова были пустыми, как шелуха, и я не хотела видеть их лиц. Шаги удалились, уводя их прочь, а я осталась стоять, сжимая ладони у лица, пока слёзы текли сквозь пальцы.
Тёплые руки легли мне на плечи — осторожно, но уверенно. Я вздрогнула, но не отшатнулась, чувствуя, как Кирон сжимает меня, его большие ладони обхватывают мои дрожащие плечи. Его голос, низкий и мягкий, прозвучал над самым ухом:
– Не плачь, Эйвери. Здесь тебя никто не обидит. Ни один орк не поступит так со своей семьёй, как поступили с тобой. Мы лучше погибнем, чем подставим родного и любимого человека.
Его слова были как бальзам, но они же резали глубже, напоминая о предательстве. Я медленно обернулась в его руках, чувствуя, как его пальцы скользят по моим плечам, оставляя тепло там, где касались. Его грудь была так близко, что я ощущала жар его тела через тонкую ткань туники. Я подняла глаза, встретив его взгляд, и прошептала: