Желай, Рапунцель

Карпо Катти

Черная бездна поглощала все. Черная бездна по-прежнему была частью жизни Дани.

Мы теперь такие нелюбимые…

Любовь – это ведь чувство?

У Дани не было чувств. Или, возможно, они были такими маленькими и непрактичными, что она никогда не придавала им значение. Зато были желания. И мужчины.

Ее рука скользнула по бедру – по выпуклому шраму. Сколько раз она ложилась в постель к мужчине при условии, что свет будет выключен? Сколько раз удерживала края брюк, не давая парню полностью раздеть ее? Сколько раз прорывалась сквозь экстаз и под напором удовольствия прикрывала

ладонями шрамы или сбивала с кожи пылающие мужские пальцы, отчаянно жаждущие ласкать все ее тело? Как часто, повинуясь похоти, почему-то с каждым днем становящейся сильнее, приспускала брюки едва ли не в прихожей чужой квартиры и заставляла партнера брать ее прямо так, отказываясь от нежностей постельных игрищ? Как быстро, получив желаемое, затем вылетала в прохладу подъезда, игнорируя признания и обещания?

У Даниэлы Шацкой не было чувств. Их отсутствие компенсировал страх. Тихий и скрытый. А еще злоба. Открытая и непредсказуемая.

Если самые близкие люди – родители – оказались столь ненадежными, то разве могла она доверять чужим?

– Ничего не поделаешь. – Ирина подергала рукав своей блузки и забормотала: – Наверное, это судьба. Моя… и твоя. Я обречена. Без него… мы обречены. Мы с тобой. Ты обречена. И я… Он нас любил. И тебя… А теперь… мы одни. И ты будешь одна. У тебя нет любви, и без него не будет. Бедняжка… и я, и ты, и я… И ты… Ты будешь как и я… Ты будешь одна до конца жизни…

Лезвие ножа вновь было занесено над ней. Даня задержала дыхание. Было больно. Воспоминание ранило, воспоминание потрошило.

В ушах звенело. Воздух больше не попадал в легкие. Перед глазами все поплыло.

«Падаю».

Внезапно Ирина выпрямилась. Ее глаза расширились, рука замерла над помятой тканью рукава.

Что-то блестящее мелькнуло перед лицом Дани. Опустилось сверху, будто неспешный паучок по тончайшей нити паутины. На мгновение блестящий предмер замер прямо перед глазами девушки. Она глотнула воздух ртом и с трудом сфокусировалась на блестяшке. Маленький золотой ключик на золотой цепочке. По краям располагались какие-то сверкающие камешки, но разглядеть их Даня уже не успела. Ключик уплыл вниз и аккуратно прилег между ее ключицами. Звенья цепочки защекотали кожу шеи, и чьи-то прохладные пальцы пробрались сквозь ее волосы и прикоснулись к затылку.

По талии девушки скользнули ладони. К спине прижалось нечто, источающее тепло. Даня медленно повернула голову. В этот момент руки Якова обвили ее и сцепились в замок на ее животе.

– Я пришел за тобой.

Губы Дани задрожали. На секунду объятие стало сильнее. Яков потянулся к ней и приник губами к виску.

«Тепло».

Он отстранился. А Даня позволила себе расслабиться, позволила ногам больше не держать обессиленное тело. Яков принял на себя ее вес, даже не качнувшись. Они так и продолжили стоять, и ее теперь держал он.

«Меня держат».

Прикрыв глаза, Даня тоже потянулась к Якову и, словно кошка, потерлась лбом об его подбородок.

– Кто это? – В интонациях Якова был сплошной лед. Но ледяной поток был направлен вовсе не на Даню. Зеленые глаза холодно смотрели вперед. Он сильнее вжался грудью в спину девушки, наклонился, положил голову на ее плечо и, чуть передвинувшись, прижался щекой к ее.

Дане стало еще теплее.

– Никто.

Воздух от громкого хмыканья защекотал мочку уха Дани. Она открыла глаза.

–

Мы не тратим время на того, кто никем не является. – Яков хмыкнул еще раз.

Даня смотрела на Ирину. Та была белее снега. Взгляд остекленел, а рот скривился.

– Да, – откликнулась Даня. – Не тратим.

– Идем домой?

Лицо Ирины стало еще бледнее. Проступили круги под глазами. Из горла вырвался хрип.

– Идем.

Оставалось только двигать ногами, делая малюсенькие шажки. В вертикальном положении ее тело сохранял Яков. Крепко обнимая Даню за талию, он подвел ее к лестнице и принялся бодро подниматься, держа девушку едва ли не на весу. Она методично изображала шаги, лишь слегка касаясь ступеней.

Стены пещеры расступились. И холод исчез.

Дане было тепло.

Очень тепло.

* * *

Как же она устала.

Наверное, впервые в жизни Даня позволила своему разуму отключиться. Нет, она не была в обмороке и чувствовала, что вполне может владеть всеми конечностями, однако в то же время просто ни о чем не думала. Благодатная пустота, свободная от мыслей, заполняла ее до самых пределов. Дезориентированная и слегка растерянная. Но страха это состояние не приносило.

Она очень любила забираться к папе на колени. Арсений обнимал ее и слегка покачивал. Его объятия были любящие, но ненадежные. Руки дрожали, а хватка часто ослабевала, и Даня падала с его колен, как в тот раз, когда он уронил ее в лужу. Но даже синяки не останавливали девочку. Она жаждала нежности и проявляла любовь так, как умела. Дрожащий голос отца, шепчущего извинения, успокаивал Даню, а горьковатый душок, которым, казалось, полностью пропитались его кожа и дыхание, нервировал девочку. Однако и это не сгоняло ее с коленей отца. Она прижималась к его груди и чувствовала себя в безопасности.

По крайней мере, только это дарило ей чувство безопасности.

Нынешняя пустота беспокоила Даню. Она потянулась к теплу, что было рядом, и, как и всегда, обвила шею отца руками. А потом, настойчиво прижимаясь, забралась к нему на колени.

Вот оно, спокойствие. Даня уткнулась в отцовскую шею и тревожно задышала, будто этим пытаясь передать ему свое беспокойство.

Безопасно…

Но ощущения были иными. Колени, на которых ютилась Даня, не дрожали от болезненных спазмов, а руки, придерживающие ее, чтобы она не упала, не тряслись. Объятие было непривычно крепким. А еще исчез отвратительный запах. Полностью. Она потерлась кончиком носа о шею, к которой прижималась, и тихонько втянула воздух. Эта кожа источала тонкий сладковатый аромат – что-то одновременно ванильное и цитрусовое. Но без раздражающей приторности. Мягко и нежно.

Даня встрепенулась и распахнула веки. В голове резко прояснилось.

Взгляд остановился на светло-зеленом оттенке чьих-то глаз. Чье-то лицо было так близко, что, если бы Даня чуть приподнялась, то могла бы с легкостью коснуться губами кончика бледного носа.

Чтобы прийти в себя, понадобилось секунд пять.

– Ты тяжелая, – забавно поджимая губы, сообщил ей Яков.

«Что за…»

Сознание, конечно, вернулось. А вот тело двигаться отказывалось, коварно намекая, что совершенно обессилело. Наверное, доля секунды понадобилась Дане, чтобы проанализировать ситуацию и обстановку и сделать неутешительные выводы.