Железная хватка графа Соколова
Шрифт:
Более того, поместили доктора в угловую, сырую, одиночную и неотапливаемую палату, которую хочется назвать камерой. Через всю эту жуткую историю красной нитью проходит вопрос: доколе? Доколе можем терпеть унижения? Кто теперь нам вставит и выдернет? Может, наконец-то всеми уважаемый г-н губернатор накажет сатрапов в полицейской форме? Пришла, товарищи, пора призвать к ответу виновников безобразий!
Рогожин, Дьяков и Кох, читая заметку, надрывались со смеху.
Тираж любимой газеты в тот день вырос в три раза. Заметку читали
И толпами шли к больнице, желая воочию видеть такую знаменитость, про которую в газете пропечатали и про которую прежде по темноте своей слыхом не слыхали.
Труп дантиста был своевременно, еще с утра, доставлен в больницу. Полицейский доктор Субботин, боящийся мертвецов до полного ужаса и онемения в членах, под присмотром Соколова все-таки провел необходимую операцию, которая должна была позволить бывшему
альтруисту не смердеть день-другой.
Покойного террориста положили лицом вниз, накрыли одеялом и зажгли неугасимую лампаду.
Возле дверей устроили сменяемый пост. Дежурство поручили полицейским нижних чинов, старшим над ними назначили многоопытного Гусакова-старшего.
Полицейские количеством ровно в дюжину расположились в соседнем флигельке, бдительно следя за окном страшной палаты, ибо все были уверены: если террористы захотят спасти товарища, то полезут именно через него.
...Жизнь богата на сюрпризы. Все вышло так, как никто и вообразить не умел, то есть самым невероятным и жутким образом.
БЛУДЛИВЫЙ ПОКОЙНИК
Больничная жизнь до глубокого отвращения скучна. Противней бывает лишь тюрьма.
Скуку эту слегка разнообразят врачебные обходы, процедуры да игры в кости и карты. И вдруг простонародную больницу Саратова всколыхнула радостная новость: в угловой палате под охраной поместили зубного доктора Бренера, который, оказывается, хотел якобы взорвать самого императора.
И вот бедолаги, страдавшие нервной горячкой, Виттовой пляской, падучей, жабой глоточной, перемежающимся удушьем, недержанием мочи и болезнями любострастными, те, которым уже не помогали водка, деготь, баня, скипидар, сосновые верхушки и айровый корень, начали сползаться к заветным дверям.
Тайна великого филера
На другой день после упомянутых событий к дежурству возле страшной палаты с покойником, ровно в четыре часа пополудни, приступил Матвей Иванович Гусаков. Был он многоопытен, ибо служил филером — трудно поверить! — без малого сорок лет. Подобно знаменитому тенору, Гусакова приглашали на гастроли в некоторые города империи, когда там ощущалась острая потребность в филере, так сказать, высшего
У Гусакова была самая лестная кличка, которую возможно было заслужить — «Человек-невидимка».
Говорили, что еще ни один фигурант не сумел распознать в этом невзрачном человеке, похожем на стертую монету, того, кто тенью следует за ним, с неизбежностью рока приближая конец преступной деятельности злодея.
Формуляр великого филера напоминал выписку из совершенно секретной инструкции по организации наружного наблюдения. В перечне личных качеств начальство отмечало: «М И. Гусаков политически и нравственно благонадежен, честен, трезв, сообразителен, терпелив, не по возрасту вынослив, осторожен и смел, уживчив, откровенен, но не болтун. Обладает внешностью, которая практически исключает запоминание его наблюдаемым».
Но все же был один страшный недостаток, к которому полицейское начальство относилось с настороженностью: «В разговорах с товарищами по службе заявлял, что порой испытывает жалость к тем, за кем следит, ибо знает об их грядущей печальной участи и скорбит об этих загубленных душах».
Сам Гусаков и не предполагал, что его приятели-собутыльники, как и принято в нашем славном Отечестве, донесли своевременно об этом душевном изъяне. И храня свою тайну от начальства, весьма переживал это.
В нашей истории сей порок сыграет некоторую роль и поможет еще лучше узнать и оценить этого замечательного человека.
Обед из «Метрополя»
Возле дверей угловой палаты толпились больные. Городовой, стоявший на посту до Гусакова, в последний раз рявкнул на больных:
— Р-разойдись, окаянные! Уф, надоели... Повторный тиф вас с чахоткою возьми! — и затопал сапогами по длинному коридору к выходу.
Разглядев в мягких чертах Гусакова добрый характер, больные стали теперь осаждать его:
— Позволь, милый человек, хоть в щелочку полюбопытствовать. Шутка ли, такой большой человек помещен! Словно о генерале — в газетах пропечатали.
Гусаков позволил:
— Поглядите, любезные! Только уж не напирайте, подходите по одному.
Народ смотрел и восхищался:
— Хорошо лежит, сердечный, не мечется, одеяло не сбрыкивает!
Появились Кох и тюремный доктор Субботин. Кох катил столик, на котором стояла бутылка шато-лафита, наваристый борщ, пирожки к нему, филей с гарниром и рыбный салат. А еще в прозрачной вазочке белой горкой возвышалось мороженое, присыпанное шоколадом.
Народ завистливо вздохнул:
— Ну жрет — словно с княжеского стола! Вот тебе и политика...
— Цыц, козявки, бегом отсюда! — крикнул на любопытных Кох. — Господин постовой, к дверям не подпускать! Еще микробами заразят приличного пациента.
— Уж микробами — обязательно! — нервно проговорил доктор Субботин, и у него с подноса чуть не грохнулся на пол шприц. — Вот, укол кстати сделаем.
И они плотно прикрыли за собой дверь.
Плотские желания