Железная хватка графа Соколова
Шрифт:
— Так, так, — приговаривал Соколов, — извините, господин Биберман, чуть голову девице повернуть надо. — Потом выпрямился, отыскал глазами Субботина, поманил пальцем, грозно сказал: — Ну, эскулап несчастный, срам российской медицины, иди-ка сюда! Ты сделал экспертное заключение: девица, дескать, сама влезла в петлю. Прошлый раз в морге куда ты глядел? После пьянки голова трещала? Теперь трезвый? Тогда разуй зенки. Что это за повреждения на боковой стороне шеи? Да-да, вот эти царапины и ссадины полулунной формы! Не от ногтей ли того, кто ее душил? Да тут следы пальцев даже слепой
— Ну а как же странгуляционная борозда? — попытался возмущаться Субботин.
— Объясняю: сначала девушку придушили руками, затем накинули на шею петлю и додавили до летального исхода. Если бы ты, Субботин, проследил за направлением следа петли, то заметил бы, что он равномерно глубокий и расположен горизонтально, виден почти по всей поверхности шеи. При типичном расположении петли, при повешении, она имеет восходящее направление — спереди назад и не замкнута в области затылочного бугра. Потому что не имеет плотного соприкосновения узла с кожей. Я тебе должен читать весь курс судебной медицины?
Опороченная невинность
Субботин стоял с гордым и непроницаемым видом, с каким умеют стоять все бездари и тупицы, когда их обличают.
— Ты хоть убедился, что у девушки нарушена девственная плева?
— Так и без всяких «убеждений» ясно, что нарушена,
— проворчал Субботин, однако послушно полез исполнять экспертизу. Вдруг он с каким-то мистическим ужасом закричал: — Эта Аглая — девушка! Ей-Богу... Плева в полной сохранности.
Дьяков задумчиво покачал головой:
— Стало быть, племяш из Самарканда, похоть Барсукова — не это причины смерти девицы? Если ее задушил Барсуков, то по какой причине? — медленно проговорил Сахаров.
Жираф, терпеливо молчавший в присутствии начальства, не выдержал, хлопнул себя по бедрам:
— Ха-ха, вот это история! Нату Пинкертону не снилась!
Сахаров сурово заметил:
— Но на этот раз есть живой свидетель — Барсуков...
Жираф вставил:
— Полуживой!
Дьяков кровожадно прохрипел:
— Ну, да я устрою этому химику Периодическую систему Менделеева, он выпадет у меня в осадок!
Сахаров одернул полицмейстера:
— Николай Павлович, сдержи свою натуру! Твое дело — надежная охрана. И не более того. Уразумел?
— Барсуков — страшный преступник! — поддержал своего начальника Жираф. — Он будет молчать или вилять. По какой причине он пошел на убийство? Как писал покойный Уильям Шекспир, вот в чем вопрос! А как девушку нынче он хладнокровно зарезал?
— С Сонькой все ясно, — ответил Соколов. — Когда Барсуков вдруг меня увидал у гроба, он страшно удивился и испугался. Решил, что я пришел его арестовывать. Занервничал, хотел побег устроить, а тут Сонька стеной стала. Кох, позови могильщиков, — приказал Соколов.
Когда появился смотритель, Соколов отвел его в сторону и что-то повелительно сказал. Тот согласно кивнул головой, вынул из кармана какие-то ключи и отомкнул замок ближайшего склепа.
Когда над младым прахом вновь вырос могильный холмик, Соколов
— Завтра закажи над могилой девицы Аглаи заупокойную службу. Вот, возьми, — и сунул деньги. — А теперь я оглашу свой приговор: за лень и пьянство, которые могли помешать раскрытию тяжкого преступления, приговариваю тебя, доктор Субботин, к заключению в склепе на эту ночь. Завтра утром можешь ехать на меня жаловаться. Только ты жаловаться не станешь, ибо за дурное исполнение обязанностей тебя уволят со службы с половинным пенсионом.
Субботин понял: слова Соколова не шутка. Он хотел было рвануть, но гений сыска схватил его, втащил в часовенку склепа и закрыл на задвижку.
— Замаливай свои грехи, эскулап! Завтра напишешь экспертное заключение — новое, а старое, так и быть, разрешу уничтожить. Дабы скрыть твой позор. Лепила!
Из склепа раздался дикий вой: Субботин очень боялся и покойников, и кладбищ.
— Теперь точно клявзы начнутся, — плаксиво проговорил смотритель.
ЩУПАЛЬЦА
Сыщики, проведя эксгумацию, возвращались по кладбищенской дорожке. Мертвенный лунный свет белым снопом обливал надгробия и усыпальницы. В ночной тишине раздавались жуткие крики — то чуть затихая, то подымаясь с новой силой. То замкнутый в склепе тюремный доктор Субботин вопиял о помощи.
Уже стоя возле ограды, рядом с тем местом, где совсем недавно погибла бесстрашная проказница Сонька, Соколов смилостивился, сказал Жирафу:
— Так и быть, открой задвижку, выпусти своего нерадивого приятеля. А то, не приведи Господи, помрет от страха.
— В штаны-то наверняка навалял, — фыркнул полицмейстер Дьяков.
С этой амнистии наша история получила неожиданный поворот.
Немецкая речь
Наутро Соколов проснулся полным сил, испытывая обычное для себя возбужденно-деятельное состояние. В дверь постучали.
На пороге стоял визитер нежданный — доктор Субботин. Вид у него был холодно-официальный и все еще обиженный. Сесть в кресло отказался. Глядя куда-то в окно, сказал:
— Граф, я должен был бы вызвать вас на дуэль, однако полагая этот способ выяснения отношений варварским не делаю этого...
Соколов хлопнул доктора по плечу, да так, что тот присел:
— И правильно, не вызывай! Я с тобой, Александр Николаевич, стреляться не буду, а всего лишь отхожу по заднице ремнем. Что стряслось?
Тюремный доктор и впрямь явился с необычным известием, но все началось накануне. Субботин был в гостях у Шумилина — богатого купца. В его особняке на Казачьей улице доктор не только продулся в карты, но с горя напился и далеко за полночь в бесчувственном состоянии был доставлен домой на Ильинскую. Утром разгневанная супруга, не стесняясь прислуги, закатила истерику и даже оскорбила действием — заехала скалкой для раскатки теста по мужниной вые.