Железная Империя
Шрифт:
— Ты не страдал, когда умерла Анексус?! — горячась, выкрикнул Пробус.
— Анексус была последним звеном, связывающим меня с жизнью, — бесстрастно ответил Малакор. — Теперь ее нет. Значит, нет жизни и нет страданий.
— А я — живой, — злобно выдохнул Пробус, — и Дарт Вейдер тоже. Он чувствует, и его мозг все еще строит эти ядовитые цепочки. И я хочу, — от злобы Пробус начал даже захлебываться собственным голосом, словно слова были густой и колкой кашей, застревающей у него в горле и режущей язык в кровь каждым своим звуком, — чтобы он захлебнулся этим ядом!
— Мальчишка, —
— А ты не забывай, — прорычал Пробус, и Люк услышал призывное пение алого энерголуча, — кому ты дал второй шанс. Ты хочешь всеобщего уничтожения, а я, — Пробус гнусно усмехнулся, — хочу, чтобы Алария пошла во дворец Императора, нашла там его дочь и выпустила ей кишки, пока он сам воюет около Орикона. Ты слышала меня? Я хочу этого, я приказываю тебе — сделай это!
— Не смей, — зашипел Малакор, и застоявшийся воздух над головой Люка вздрогнул. — Разменять власть разума, чистоту познания на мелкую грязную месть?! Убить девчонку, чтобы вспугнуть Вейдера, растревожить весь Триумвират, чтобы они открыли охоту на нас?!
— Нет больше твоего познания, — явно издеваясь, произнес Пробус, игнорируя все доводы здравого смысла. Он был ослеплен своей целью, и уже не видел, не хотел замечать ничего кругом. — Палпатин больше не снабжает тебя ни ресурсами, ни кредитами. Никому больше не нужны твои клоны.
— Любимый! — взвизгнула Алария, когда в темноте пропел второй луч, опасно тревожа тишину.
— Я тоже не с тобой, Малакор, — внезапно подал голос тот, кого Люк для себя обозначил как Дайтера, и третий алый луч разрезал мрак. Чисс говорил высокомерно и немного театрально, словно красуясь перед остальными. — Одно дело — познавать, и совсем другое — слепо все уничтожить просто потому, что тебе любопытно, а что там, в той точке, что соединят начало и конец. Я тоже прожил много, но я не пресытился жизнью. Я не хочу умирать. Я хочу вытравить твоих уродов и мутантов на Бастионе и править там. Я не хочу идти против Вейдера, — добавил он, адресуя свое несогласие теперь и Пробусу. — Я хочу быть с ним в союзниках. Он не разбрасывается своими учениками, как ты, и его Триумвират оказался крепче твоего Ордена, да ты сам его и пожрал, не уберег.
— Предатель, — с презрением бросил Пробус, хохотнув, но чисс высокомерно смолчал в ответ на это оскорбление.
— У каждого свой путь, — произнес он, озвучивая какие-то свои мысли.
Казалось, Сила, оплетающая черными щупальцами четверых ситхов словно спрут, затопила все кругом, захлестнула Люка, раня его микроразрядами жгучих, раскаленных до бела молний, а за стеной тысячами мертвых глоток шипела и стенала Тьма.
— Глупцы-ы, — голос Малакора распадался на шепот и вой, невыносимо давя на виски, — жалкие ничтожества. Что ты
— Попробуй, — выдохнул Пробус, и в его голосе не было страха и неуверенности. — И ты отведаешь мощь Дарта Акса.
— Стой где стоишь, женщина.
— Это моя женщина, и только я смею ей приказывать. Беги, Алария! Делай, что должно!
— Алария, нет! — почти выкрикнул Малакор. — Ты погибнешь; дворец набит охраной, и тебе не пройти.
— Я верну ее так, как это делал ты, — с ненавистью выдохнул Пробус. — В самое крепкое и самое юное тело ее клона. И мы будем вместе, Алария. Слышишь? Вместе. Помоги мне уничтожить Дарта Вейдера, и я буду любить тебя.
Эти слова возымели просто невероятное действие; казалось, весь мир взорвался криком, визгом небывалой высоты и одержимости, и оглушенный Люк не мог понять, кто это вопит — Алария, сошедшая с ума от счастья, Малакор, в ярости и отчаянии, или Пробус, хохоча от злорадства.
От яростного столкновения троих ситхов дрогнул пол под ногами Люка, и раскаленная плазма яркими исками расчертила, расцветила темноту. Алым прямоугольником вспыхнул дверной проем, и из зала, наполненного яростным жужжанием сшибающихся сайберов вывалилась Алария, словно выкинутая прочь ударной волной Силы, которой ситхи щедро угощали друг друга, стараясь сокрушить, изломать тела.
Оглушенная и ослепленная этим мощным толчком, она кое-как поднялась, путаясь в своих тряпках, практически наощупь пробежала несколько шагов и вновь упала, когда пол вздрогнул и заколебался от направленного в него удара.
Кажется, она всхлипывала, ее плечи содрогались от плача.
Удивляясь тому, что способен думать о чем-то отвлеченном, Люк с какой-то жалостью отметил, что это полубезумное, ослепленное своей фанатичной любовью существо полагает, что Пробус остался там прикрывать ее побег, и это наверняка выглядит романтично и прекрасно, но вот только ведь это было не так.
Да, Пробус готов был умереть, дав Аларии возможность уйти, но его грела не любовь к ней и не мысль о ее безопасности.
Он подпитывался лютой злобой и горячей надеждой на то, что Алария совершит ту гнусь, на которую он ее подбивал, он пил отравленный напиток, ударяющий в голову и придающий ему сил, и назывался он — месть.
Оставив ситхов выяснять отношения друг с другом, Люк рванул за женщиной, которая уползала на четвереньках от места схватки, цепляясь ладонями за танцующий под нею замусоренный пол.
Он догнал и перехватил ее уже на улице, когда она, рыдая и захлебываясь воем, вывалилась из дверей на землю, размазывая по лицу грязными ладонями слезы, попыталась подняться на ноги.
— Стой, — у Люка не повернулся язык добавить к своему приказу фривольное словцо "красавица", хотя очень хотелось. Он крепко ухватил ее за локоть, совершенно забывая, что его металлические пальцы способны переломать, раздробить ее кости, и Алария громко вскрикнула от боли и гнева. — Куда же ты так спешишь?