Железная рука
Шрифт:
И вот по этим ангостурам (так их нарекли) лодочники вели свои пироги, изо всех сил сражаясь с бурным потоком, который увлекал их, угрожая каждую минуту разбить о скалы, поглотить в своих глубинах и людей, и ящики с провизией. Галиби упрямо преодолевали препятствия; именно их избрали своими предводителями каторжники, в эти мгновения мертвенно-бледные от ужаса. До сих пор индейцы относились с почтением к приказу, отданному Королем каторги.
Эти люди, чувствовавшие на себе милость вожаков, перестали пить, соблюдали дисциплину, — при всяких других обстоятельствах
Индейцы парамакос, которые в количестве двухсот человек жили на землях Ланга-Табики, с ужасом встретили это нашествие бандитов. Впрочем, каторжники для них были не внове. Когда те убегали в одиночку, к чему индейцы привыкли, они преследовали их, хватали и выдавали французским властям за награду в двадцать франков. Но тут не могло быть и речи о захвате беглецов, ведь их насчитывалось сто пятьдесят человек, к тому же вооруженных до зубов.
Эта мерзкая орда пришла к ним и расположилась на острове Нассон, почти ни для кого не досягаемом; его омывают головокружительные потоки. Он лежит в нескольких сотнях метров от французского берега, на котором тянется насколько хватает глаз девственный, таинственный, никем не населенный лес.
И тут всякая дисциплинированность исчезла. Ящики с ликерами, водкой были извлечены из пирог, консервные банки вскрыты; началось невиданное пиршество. Страх, который на некоторое время сковал этих презренных людей, еще более усилил их неслыханный аппетит, и очень скоро пиршество переросло в оргию.
Алкоголь сделал свое дело, разбудил инстинкты насилия, дебоша, разбоя.
Вот уже ножи вытащены из чехлов — и пролилась кровь. Однако никто не вмешивался.
Даб, которого окрестили Королем каторги, закрылся в хижине, наспех построенной его людьми; с ним уединились те, к кому он проявлял особое доверие. Они совещались.
Король сидел перед импровизированным столом, покрытым бумагой; Даб сейчас был таким же, каким в Неймлессе руководил похищением Мадьяны, — красивым молодым человеком с орлиным носом и тонкими руками, почти элегантно одетым.
Он был бледен, черты — искажены, и, несмотря на то, что Даб хорошо владел собой, судорога гнева и тревоги кривила его губы.
На лицо, которое могло быть прекрасным, словно надели маску ненависти и злобы.
Вожак обратился к своему верному товарищу Андюрси, который, вытянувшись перед ним, как солдат перед командиром, ожидал приказов.
— Отплытие завтра утром в шесть часов.
— Но, Даб, что ты! Наши люди будут завтра пьяны в стельку, их невозможно будет вырвать отсюда.
Главарь бросил на Андюрси гневный взгляд:
— Не спорь со мной! Хочу то, что хочу.
— Пусть так, но в таком случае я ни за что не отвечаю.
— А кто тебе сказал, что ты мне нужен? Я здесь — и этого достаточно.
— Хорошо, — проворчал Андюрси, — и все-таки лучше прислушаться к моему мнению и сняться сегодня вечером, пока еще не всеми овладел приступ безумия.
— Для того, что я готовлю, как раз хорошо, чтобы
— Как хочешь, ты — командир.
— И я им останусь, черт побери! Потом Даб добавил более мягко:
— Дурная твоя голова, ты, значит, ничего не понимаешь?
— Что ты хочешь сказать?
— Если я согласился остановиться на острове Нассон, недалеко от того огромного леса, в котором мы проложили себе дорогу, чтобы достичь намеченной цели, так это потому, что ожидаю… кое-чего.
— Ба! Чего же?
— Вскоре узнаешь. Только имей в виду, что я зря не пошел бы на такое опасное предприятие, не стал бы рисковать без уверенности в успехе.
— О, это всем известно! Человек, который вытащил нас из «Пристанища неисправимых», — ловкий человек. Ты заслуженно носишь имя Короля каторги. Есть только один человек, который смог бы потягаться с тобой.
Даб расхохотался:
— И кто же этот человек?
— Ты его знаешь так же хорошо, как и я. Это… это был…
Каторжник никак не мог решиться произнести имя.
— Ну же, ну! — Даб. — Тебя все еще бьет страх?
— Страх? Не сказал бы… Я сражался и с людьми, и с наручниками, побеждал диких животных. Но этот!.. Да, признаюсь, глупо так говорить, однако мне кажется, что есть в нем что-то… как бы сказать? Что-то необычное, фантастическое, сверхъестественное.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Даб. — Ты все еще веришь в детские сказки? Короче, ты назовешь его имя?
Андюрси подавил дрожь и сказал чуть слышно:
— Железная Рука! К счастью, он мертв…
— Тогда чего же ты боишься?
— Да ведь никогда не знаешь, чего ожидать от этого человека.
На этот раз Даб разразился гомерическим хохотом [237] .
— Ну так вот, друг сердечный! Ты правильно говоришь…
— Что? Что ты имеешь в виду?
— Железная Рука не умер!
Note237
Гомерический хохот — неудержимый, громовой.
— Да ну? Я же сам подмешивал яд в питье, которое ему должны были подать, видел, как уносили в больницу скрюченного, мертвенно-бледного. Одним словом, несли труп…
— Поскольку этот человек сверхъестественный, говорю тебе, он выкарабкался.
— Чудеса! Яд из корня пассифлоры смертелен.
— Действительно чудеса. Короче, этот Железная Рука улизнул из-под носа у смерти. У меня точные сведения. И когда мы уходили из Сен-Лорана, он уже был на ногах и клялся всеми богами, что поймает нас и заставит платить за преступления. Ха, ха, ха! Что ты на это скажешь?
Андюрси посерьезнел. Новость, по всей видимости, не привела его в восторг.
— В таком случае, браток, — фамильярно заговорил он, — я советую тебе не лезть в драку. Этот человек сделан из другого теста, чем все остальные. Я предпочел бы биться скорее с дьяволом.
— Так вот, — ответил Даб, который в течение некоторого времени к чему-то прислушивался, словно ожидал сигнала, — ты не будешь иметь удовольствия драться с ним…
— Еще раз повторяю, что предпочел бы встретиться с двадцатью надсмотрщиками.