Железноцвет
Шрифт:
Неожиданно, один из подстреленных вскакивает и бросается на Зою. Сталь сверкает в его кулаке. Зоя реагирует молниеносно. Одно движение пальца – и сбоку от трехгранного цевья возникает зазубренный штык. Зоя подается вперед и тут же отскакивает, делая выпад оружием. На лице обманутого врага ликование сменяет растерянность, затем – боль. Финка выпадает из занесенной было руки. Оскалившись, Зоя поворачивает костяной вентиль, и Зубило
Я делаю шаг в направлении спальни, указывая Зое в сторону кабинета. Висящая у входа в спальню картина привлекает мое внимание. Да это же “Пан” Врубеля! К краскам подлинника, впрочем, теперь примешались чьи-то внутренности. На мгновение, я опускаю облучатель, и немедленно осознаю ошибочность этого действия.
Новая мишень появляется прямо из-за операционного кресла. Одет в белый халат, один глаз – перламутровый, в руках – очень большой карабин. Алхимик!
Не могу стрелять. Не успею спрятаться. Скорый поезд врезается мне в грудь, и вместо Алхимика я стреляю в стену. Всю Солнечную систему, весь Млечный Путь заполонили черные мухи; я забыл, как дышать, и последнее, что я увижу в своей богом проклятой жизни – это сверкающая, острозубая улыбка врача-убийцы. Я пячусь. Пячусь. Падаю. Конец.
Впрочем, кажется, Алхимик с такой концовкой не согласен. Вместо того, чтобы убивать меня, он трясется и качается, как алкоголик, и смотрит свою руку, от которой почему-то идет сильный дым. Через секунду у него отваливаются пальцы, через две – вся остальная рука. Алхимик делает шаг назад, и немедленно его правая нога ломается, как спичка. Как печка дымясь, доктор падает навзничь. Я замечаю, что дымится не только он, но и пол вокруг, и даже потолок. Хирургическое кресло, за которым прятался добрый доктор, поплыло, как масло, а нафаршированный железом пациент стекает на пол. Мой нос невыносимо жжет, и через пару секунд ноздри закладывает наглухо. Я пытаюсь встать и тут же падаю обратно, прямо на труп одного из ополченцев. А это не “Шестопер” ли у него в кобуре? Такой же, как мой. Откуда? Нет
Зоя подбегает ко мне. На последнем ее шаге я слышу, как звуки начинают возвращаться. Моя глушилка перестала вертеться; назвать ее пружиной теперь язык не повернется – она приняла форму стержня, раскаленного до синевы. Паркет дымится вокруг нее.
Зоя встает рядом со мной на колени и начинает торопливо расстегивать мою куртку.
– Дышать можешь? Моргни дважды, если да! Здесь больно? А здесь?
– Нет, – шепчу я, выдавливая крайние капли воздуха из легких, и отталкиваю ее руку.
– Это… это что я с ним, Петь?
– Боевой… микотоксин, – хрипит вдалеке антикварный граммофон, имеющий к Петру посредственное отношение. Давно в меня не стреляли.
– Но… но я же…
– Шумовые – с кругом, – говорю я. – А с крестом – ядовитые.
– Сука, блять!
– Ничего. Ты мне жизнь спасла. Проверь… спальню и остальное. Я пока полежу.
В мире не осталось ничего, кроме черных мух, и я сдаюсь под их натиском.
Когда я открываю глаза, то вижу, что Зоя замерла на пороге спальни, осторожно заглядывая внутрь. Из-за этого она не видит врага, выскочившего из противоположной двери.
То, что враг давно перестал быть человеком, ясно с первого взгляда. Его спинные мышцы настолько гипертрофированны, что делают его похожим на кобру; вес собственного торса вынуждает его горбиться. Его желтое тело исполосовано хирургическими швами, а из одежды на нем – только толстая цепь, опутавшая торс. А еще у него нет головы. Не то чтобы это меня смущает. Нагнувшись вперед, я выхватываю “Шестопер” из кобуры мертвого ополченца. Я успеваю сделать два выстрела, прежде чем моя цель достигает бильярдного стола.
Достигнув плоти врага, мои пули превращаются в трехсантиметровые блины. Эти нихромовые снаряды разносят все на своем пути, разрывая мышцы, как бумагу. Молибденовый сердечник пробивает оболочку пуль и прошивает мишень навылет. Оболочка разрывается, и осколки расходятся во все стороны, рубя кости. Заключенные в пуле ртутные соли попадают в сердце цели. Гидроудар превращает легкие врага в желе, когда первая пуля проникает ему в грудь. Вторая бьет в промежность, вынося ошметки гениталий вперемешку с костями за пределы бедренной полости. Он падает, как сбитый товарняком бомж. Он должен быть мертв. Должен быть!
Конец ознакомительного фрагмента.