Железный человек (сборник)

Могилев Лев

— Что?! — хрипло спросил ассистент.

— Я говорю, поработаем…

— Работать?! — старик даже привстал со стула. — Работать? Нет!!! Ни за что!

— Послушайте, милейший, вы возбуждены, вы еще не в норме…

— Ни за что! Ни за что! — упрямо твердил тот, со страхом поглядывая на дверь.

— Ну и что же? Ведь ничего страшного…

— Не… не могу! Боже мой, сколько лет… работал, — ассистент смотрел умоляюще. — Сколько лет! А теперь не могу!

— Давайте не будем говорить об этом.

— Стар я… Нервы… Сами видели… Сколько лет… Привык… Но не

могу!

— Да возьмите же наконец себя в руки! Что вы, как тряпка!

Сколько ни старался профессор убедить помощника, тот упрямо твердил свое.

— Ну хорошо, — сказал наконец Траубе с плохо скрываемой досадой, — дальнейший разговор бесполезен. По крайней мере сегодня… Можете быть свободны. Вас проводить?

— Нет, что вы… Я сам… Профессор, простите! Ничего не могу с собой поделать.

— Ладно уж! Послушайте, Функ, — остановил Траубе уходящего ассистента, — будем или нет мы работать вместе — это одно… Но я надеюсь, что сегодняшнее не выйдет за пределы лаборатории. Оно должно быть никому не известно. Понимаете? Иначе может случиться… ну, сами догадываетесь… он может узнать…

— Что!? — переспросил Функ, вновь побелев как бумага. — Он… узнает? Никогда!

«Что делать? — размышлял профессор, оставшись один. Войти, узнать, что там». Траубе не был трусливым человеком. Много раз в жизни пришлось ему испытать себя. А вот сейчас… «Да что же я в конце концов! Ну же!» Огромным усилием воли он заставил себя войти в лабораторию. Железный человек неподвижно стоял в нише. Медленно-медленно подходил к нему профессор. Вот они снова стояли друг против друга. Взгляд железного человека неподвижен. В нем что-то непередаваемое. Так заключенный смотрит на небо сквозь узкую щель темницы. Тоска, беспомощность и в то же время великая жажда жизни… Профессор чувствовал, что вместо пережитого ужаса его охватывает жалость, большое человеческое сострадание. Он, не отрываясь, смотрел в глаза своего Гарри, он чувствовал, что плачет, но не обращал внимания на это. «Боже мой, что это, радость или горе? Торжество, удовлетворение или растерянность?»

— Гарри! — тихо позвал он. На застывшем лице мелькнуло какое-то движение.

— Гарри!

Траубе приступил к разрешению одной из самых сложных задач. Дни и ночи проводил он в лаборатории. Доступ в нее был закрыт всем. Прежде всего необходимо добиться движения глаз и артикуляции. Это обеспечит постоянную связь с железным человеком при помощи знаков и речи, решил Траубе. Он изготовил алфавит: на картонных карточках размером в квадратный дециметр тушью написал все буквы алфавита. На стену повесил большой экран, на котором был изображен огромный черный крест, и приступил к первому занятию. Взяв указку, он подошел к экрану.

— Гарри, вы меня слышите?

Гарри молчал, но в глазах его, казалось, был положительный ответ.

— Итак, слушайте, — продолжал профессор, внимательно наблюдая за железным человеком, — я направляю указку в центр фигуры. Видите? Теперь я буду передвигать ее вправо. Следите за указкой.

Красный конец указки отчетливо выделялся на черной поперечной перекладине креста. Траубе

тихо передвигал ее вправо.

— Так. Внимание, Гарри! Теперь я перемещаю указку влево. Следите. Так. Теперь опять вправо. Ну, а сейчас изменим направление. Вы меня слышите?

От центра креста профессор стал двигать указку вверх по вертикальной перекладине. Затем — в противоположном направлении.

— Внимание, Гарри! Следите. Вверх. Вниз.

Прошел час, потом — другой. Профессор с адской настойчивостью повторял и повторял опыт. В пустой комнате гулко раздавался его голос.

— Внимание! Вправо. Влево. Вверх. Вниз.

Вправо. Влево. Вверх. Вниз.

Влево. Вправо. Вниз. Вверх.

Влево. Вправо. Влево. Вниз.

Влево. Вниз. Вправо. Вверх.

Со стороны могло показаться, что профессор занят бесполезным делом. Железный человек неподвижно стоял перед ним и, казалось, ничем не выдавал своего контакта с экспериментатором. Но каким-то шестым чувством Траубе угадывал, что его труд не проходит даром. Временами он легко дотрагивался до железной груди и осторожно переводил крошечные рычажки на небольшом пульте. Он неустанно заботился, чтобы «слезные железы» — механизм для увлажнения поверхности глаз — не прекращали своего действия. Он внимательно следил за показаниями приборов, регистрирующих поступление в мозг газов, гормонов и питательных веществ и регулирующих температуру жидкостей.

Прошел день, за ним — другой, третий, четвертый. Профессор настойчиво добивался своего. Он ни на минуту не усомнился в положительном исходе опыта, не допускал, что труды его тщетны. И он был прав. На пятый день изнуряющей работы он впервые увидел ее результат. Правда, результат был таким незаметным, что посторонний наблюдатель заподозрил бы Траубе в мистификации. Но зоркий глаз профессора отчетливо видел его. Он видел еле уловимое движение глаз железного человека. Он видел, что они, эти глаза, пытаются следовать направлению указки.

Это еще больше мобилизовало экспериментатора. Вновь и вновь повторял он опыты, повторял их до тех пор, пока скрытое не стало явным. Да, теперь не могло быть сомнения в успехе дела. Взгляд железного человека послушно следовал за указкой. Нужно было закрепить этот своеобразный двигательный навык, своеобразный уже потому, что двигательным механизмом была не мышца, а искусственная механическая система. Система была построена по принципу обратной связи с мозгом. Поэтому мозг приобретал новый двигательный опыт.

Два дня упражнял профессор железного человека, пока не убедился, что тот в достаточной степени овладел движениями глаз. На очереди была еще более трудная задача: научить его произношению звуков и слов, выработать у него сложный комплекс рече-двигательных реакций.

Для этой цели Траубе и приготовил свой алфавит Помещая поочередно то одну, то другую гласную букву на расстоянии полутора метров от глаз своего питомца, он каждый раз обращался к нему:

— Внимание, Гарри! Вы меня слышите? «А». Смотрите: «А». Так, пойдем дальше. Смотрите: «О». Смотрите: «И».