Железный Густав
Шрифт:
— А теперь поди сюда ты, коза! Твой парень небось подбросил тебе пистолет, ведь он трус, каких мало!
Они стояли перед маленьким злым человечком, бледные, стараясь пересилить свой страх.
— У него и правда нет оружия, господин матрос! — заявила Ирма решительно. — Мы были на митинге у рейхстага…
— Ах, вот оно что! — насмешливо протянул матрос. — Значит, вы, герои, были у шейдеманцев! И драпали прямо досюдова, засранцы этакие!
—
— Обстреляли, говоришь? — издевался матрос. — Просто вы в штаны наклали. В автомобиле зафырчала выхлопная труба, и двадцать тысяч человек пустились наутек, как зайцы.
Гейнц и Ирма густо покраснели под его презрительным взглядом.
— Но ведь и сейчас стреляют, — упорствовал Гейнц. — Вот и у вас пистолет.
— Подумаешь, пощелкали немного. Увидите, как быстренько я наведу порядок.
Он посмотрел на Ирму.
— Пойдем со мной, коза! На что тебе сдался этот вшивый лоботряс. Ишь наложил полные штаны!
— Спасибо за приглашение, — сказала Ирма. — Ступайте сами! Мне не охота умереть от пули.
— Умереть от пули? Зачем умирать? Я вот четыре года воюю, а все живой! Увидишь, коза, ничего с тобой не случится.
Он поднял пистолет, перешел через мостовую и остановился посреди газона.
— Очистить улицу! Окна закрыть! — крикнул он. — Окна закрыть! — А потом поднял пистолет и выстрелил.
Они услышали звон стекла и дребезжание сыплющихся на тротуар осколков. Матрос еще раз обернулся.
— Видала, коза? Ничего мне не делается!
И он зашагал дальше в своих широких, ладных, развевающихся на ветру штанах, зорко поглядывая наверх, на дома, теснящиеся справа и слева, то стреляя, то уклоняясь от выстрелов, и все тем же ровным безучастным голосом покрикивая:
— Очистить улицу! Окна закрыть!
Так он и скрылся из виду.
— Вот уж он наверняка не трус! — сказал Гейнц. Но сказал безо всякой иронии, скорее задумчиво.
— Зачем ты это говоришь, Гейнц? — вскинулась на него Ирма. И мягче, с укором: — Не ожидала я от тебя.
— То-то и оно! — продолжал Гейнц. — В мужестве ему не откажешь, но то ли это мужество? Может быть, и мужество бывает разное? А стало быть, и трусость…
— Брось! — сказала Ирма. — Когда потребуется мужество, ты не оплошаешь. Да и я тоже.
— Вот видишь! — обрадовался Гейнц. — Ты, значит, тоже так считаешь? Хоть мы пустились наутек, как зайцы, когда загрохотала машина.
— Не может быть, чтоб это была
— Вот уж не думаю, Ирма! По правде сказать, я даже ее видел…
— Что же ты мне не сказал?
— Да ты как раз свалилась с северного полюса, и прямо в мои объятия.
— Ты меня сегодня взялся донимать!
— По крайней мере, рукам воли не даю!
— Ты знаешь, я не нарочно!
— Неправда!
— Нет, правда!
— Ну как же не нарочно? Кулаком по скуле у тебя называется не нарочно!
— Я вижу, ты решил мне хамить!
— Неправда!
— Нет, правда!
— Не лгал я сроду, всякий скажет!
— Неправда!
— Нет, правда!
— Ага, вот и сознался, что врешь!
— Я на костер взойти готов — а все же движется она!
— Трепло! Болтун!
— Покорно благодарю!
Оба умолкли, разгоряченные спором, но заметно повеселевшие.
А минуту спустя:
— Гейнц!
— Неправда!
— Да Гейнц же!
— Неправда же!
— Я только хотела спросить: утихло на улице? Не до вечера же нам здесь стоять?
— Нет!
— Что — нет? Утихло или стоять?
— И то и другое!
— Болван!
— Покорно благодарю!
Снова долгое молчание. А затем:
— Гейнц!
— Я за него! Хотя по метрике я — Генрих.
— Генрих…
— Нет, ради бога нет!
— Генрих! Мой Генрих!
— Ты что? Рехнулась?
— Да! Гейнц, ну посмотри же на меня!
— Ну, посмотрел. А дальше что?
«Что же мне делать?» Она топнула ногой:
— Брось наконец идиота из себя строить!
— Я — идиот? О, дочь Кваасихи!
— Довольно ерунду молоть! Ты все еще не понимаешь?
Она как-то странно задвигала губами.
— Ничего не понимаю, о, красная моя сестра! У тебя болят зубы?
— Гейнц… Поди сюда! Нет, нет, ближе! Посмотри на меня! Нет, не смотри! Закрой глаза! Я сказала — закрой глаза, глупышка! Совсем, совсем закрой! А ты не плутуешь?..
— Я честно закрыл глаза…
— И не подглядываешь?
— Слово благородного человека!
Пауза.
— Но что же это значит? — спросил он нетерпеливо. — Что за ребячество?
Что-то влажное, теплое скользнуло по его подбородку…
— Ну и чертовщина! — Он открыл глаза. — Что ты сделала? Лизнула меня?..
Она смотрела на него, трепеща от внезапной решимости.
— Я поцеловала тебя, Гейнц! — объявила она торжественно.