Железо
Шрифт:
…
Они много не лгутПросто нечасто говорят правдуПравда немного для них значитИм можно лгать или говорить правдуИм безразличноЧмори их, если хочешьЕшь их вилкамиИли уничтожь их просто так…
Звери в мукахПотеют и вопятПотеют и вопятПули вышибают мозги по квартирам во всём городеДворник повесился в подвалеПоругался с Господом БогомОставил записку, что сожалеет о своей жизниЖаркая ночь ломает челюстиВ любви и аду всё справедливоА если тебе не нравится, доползи на карачкахИ сунь голову в духовкуВдохни…
В Нью-Джерси она сказала:«Я всегда мечтала, чтобы ты вошёл в меня».В Род-Айленде пришло шестеро и никто не хлопалВ Питтсбурге она сказала:«Ты самый роскошный чувак в моей жизни».В Миннеаполисе свиньи арестовали ДжоВ Де-Мойне она сказала:«Когда ты кончаешь в меня, это так замечательно».В Нью-Брансвике он сказал, что я хиппиВ Бирмингеме он сказал, что я«Бездарный тупица, беззастенчиво ворующий из дурных источников».В Мэдисоне она сказала, что я типичный говнюкВ Вашингтоне я процитировал Гитлера, и она разрыдаласьВ Афинах я пытался ебаться за полицейским участкомВ Сент-Луисе она сказала, что ненавидит всех мужчинВ Нью-Орлеане он сказал, что меня сейчас кто-то вздуетВ Пенсаколе она ушла от меня, не сказав ни словаВ Дэйтона-Бич она сказала, что я свиньяВ Майами по моему лицу ползали клопы, и я не мог уснутьВ Джексоне она сказала:«Тут жарко и всё медленно.Вот почему мы много ебемся, много дерёмся, много жрём и много пьём».В Филадельфии я ебался в кабинке мужского туалетаВ Коламбии он сказал:«Власть белых – это хорошо», а я ответил:«Хайль „Бадвайзер“.В Вермонте я видел, как его сбила машинаВ Олбани я видел, как его забрали в дурдомВ Бостоне она сказала, что её подруга не стирала рубашку, потому что я вытирал ею потВ Линкольне пришли двадцать человек, и все они сидели сзади или рано ушлиВ Мемфисе он колотил по сцене медным кастетомВ Хобокене меня рвало последние три песниВ Чикаго меня рвало последние четыреВ Цинциннати я блевал кровьюЗдесь в Лос-Анджелесе я пережидаю…
Люди теряютсяБудильник прозвонил, и кто-то потерялсяВдруг оказалось, что прошло пять летТа же работаОни смотрят на себя в зеркалоНе в силах понять, куда они девалисьГрязная закулисная интригаКто-то потерялся и был уничтоженЛюди бродят по улицам, как бессловесные твариХватает ума лишь на жестокостьОни прикованы к телевизоруМожно откупорить ещё одно пивоСолнце заходит на другой деньСаморазрушение медленное и полноеКакие гадости мы делаем с собой…
Мне звонят безумные девушкиПоздно вечеромИх голоса звучат, словно с другой планетыКак-то ночью одна звонит из какой-то психушки в округе ОринджРассказывает, что её засунули туда родителиОни больше не хотят её видетьСтарший брат сказал ей, что она уродинаОна ему веритОна рыдает в трубкуГоворит, что он встречается с девушкой, которую прозвалиМисс Хантингтон-БичОна спрашивает, правда ли она уродинаЯ отвечаю, что вовсе нетОна говорит, что её брат – мой большой поклонникИ он бы не поверил, что мы сейчас разговариваемОна говорит, что живёт в палатеИ вокруг неё всё время множество других детейКрутая жуткая реальностьЕй ещё нет тринадцатиОна спрашивает, нельзя ли позвонить как-нибудь ещёЯ говорю, конечно можноОна говорит пока и вешает трубкуЯ смотрю в потолок и пытаюсь заснутьМне сейчас так одиноко…
1:22 ночиТелефонные звонкиМежгородОна бросила лечениеНервничает…
Она звонит мне из психушки в каком-то захолустьеРассказывает, как её держат в смирительной рубашкеГоворит, что ей становится лучшеСама этого не чувствуетНо ей твердят, что ей всё время становится лучшеЯ думаю о ней, пока она говоритОна делает в штаныМужчины в халатах цепляют к её голове электродыЯ думаю о лабораторных крысахЗапахе дерьмаВсем этим людям становится лучшеЯркие лампыБелые простыниЭтот чужой человекБлюз чёрного кофе
Я хотел сделать книгу, которая была бы хорошим спутником в дороге, вроде того, чем была для меня «Чёрная весна» Генри Миллера летом 1984 года. Эта книга собрана из коротких рассказов, дневниковых заметок, эссе и записей снов. Я закончил книгу в 1991 году и переработал в 1992-м.
№ 29: Мы идём по улице и спорим. На чём надо ехать: на такси, на автобусе или пойти на кладбище пешком? Я говорю, что не против пройтись. Она говорит, что это для меня чересчур, и останавливает такси. Мы доезжаем до кладбища и входим. Мне не по себе. Не потому, что мне трудно гулять рядом с кучей жмуриков, а потому, что из будочки у ворот сейчас вынырнет кто-нибудь вроде легавого или сторожа и разгундится, какого чёрта мы собираемся здесь делать. Так и вижу какого-нибудь жирного сраного борова:
– Что вы думаете здесь делать? Ищете место, где бы потрахаться, а? Ага, я так и понял… проблядушки. Наверное, прикидываете залезть в какой-нибудь мавзолей и наебетесь до потери сознания, да? А вот и не выйдет! Убирайтесь к чёрту отсюда, пока я из вас всю срань не вышиб до самой остановки. Ты чего на меня пялишься, парень? Давай, попробуй только. Хотел бы я поглядеть. Я тебя так отделаю, что фингал у мамы будет. Убирайтесь к чёрту отсюда, засранцы. Что-нибудь этакое. Мы проходим в ворота, никто не появляется. Идём по неровной потрескавшейся дорожке. Целые семьи лежат в ряд. На некоторых камнях написано просто «младенец». Повсюду плитки с номерами. Участки на продажу. Я думаю о человеке, который идёт по дорожке со смотрителем, – они уже поболтали и посмеялись за чашечкой кофе. Человек смотрит на плиту и говорит смотрителю:
– Вот, вот это место. Оно не куплено? Я хочу, чтобы моё тело лежало именно здесь. Ещё свободно? Отлично. Сколько? О, замечательно. Да, мне нравится, что здесь солнечно. Никаких деревьев поблизости, хорошо. Не хочу, чтобы птицы гадили на моё надгробье, – неважно, что я не буду об этом знать. Шутка. Понимаю, что вы всё это уже слышали, ну, в общем, да, я беру этот участок.
Если бы я хотел выбрать место, где моё тело будет покоиться целую вечность, я хотел бы действительно быть в нём уверенным. Я хочу сказать, действительно уверенным. Я поставил бы палатку и пожил бы там несколько дней. Я знаю, смотрелось бы странненько: например, похороны, и все эти скорбящие шествуют мимо моей яркой оранжевой палатки. Я бы улыбался и махал им, жаря себе сосиски на походной газовой плитке. Я бы, конечно, мозолил всем глаза, но в конце я бы всё знал наверняка. Я подошёл бы к этому смотрителю: взгляд твёрдый, в голосе уверенность.
– Да, сэр, эта могила мне подходит, я уверен. Где мне расписаться?
Я бы не шутил, и он бы это знал это. Наверное, что из этого места вышла бы отличная площадка для гольфа. Здесь есть и пруд, и всё остальное. Нужно быть сильным игроком, чтобы суметь здесь играть, среди сплошных камней, – та ещё задача. Да ладно вам, профессионалам должно быть скучно на своих турнирах. Тут же такие здоровенные поля, а то и крокодил какой выползет. Представьте, как весело будет забивать мячик в мавзолей. А если он приземлится на могилу давно забытого дядюшки? Ладно, у моего отца было обыкновение по выходным выгуливать собак на этой площадке для гольфа. Площадка была огромной. Собаки бегали вокруг и очень радовались. Хорошие и преданные собаки. Они видели, как эти мячи летают по воздуху. Они подносили их и складывали, как горку перепелиных яиц, к отцовским ногам. За сотни ярдов оттуда я видел, как игроки грозят кулаками. Хотя и далеко, но я даже слышал, что они кричат. Всякую срань, вроде: «Чёрт возьми, блядь, эти собаки… мой мяч!» Папаша животики надрывал от смеха. В такие минуты он был почти что человеком. Мы подходим к мавзолею, сплошное железо и гранит. Внутри места больше, чем во многих квартирах, где я жил. Она думает, что внизу могут быть подземные ходы. Я спрашиваю, что, по её мнению, делать куче жмуриков с потайными ходами. Могу себе представить, как они там внизу покатываются: