Желтая долина, или Поющие в терновнике 4
Шрифт:
Да, у Джастины подобные роли получались куда лучше и убедительней.
Только ли роли?
Наверное, это было как бы продолжением ее натуры, страстной и абсолютно искренней в своей страсти.
Лион так увлекся, что не сразу расслышал шепот аббата:
– Мистер Хартгейм, нам пора. Он с неудовольствием обернулся.
– Что, что?
– Нам пора…
Точно очнувшись от сна, Лион переспросил:
– Что – пора?
– Надо уходить, – произнес
– Из зала?
Он кивнул.
– Да.
– А как же чемоданчик?
– Я оставлю его тут, под сидением, – ответил аббат и опасливо посмотрел по сторонам.
Спустя несколько минут они, пригибаясь, чтобы не мешать остальным зрителям (а зал был заполнен приблизительно наполовину) вышли из зала.
Лион, остановившись у выхода, облегченно вздохнул – ему никак не верилось, что теперь все завершилось, и он с О'Коннером может спокойно возвратиться назад, в ставший родным для него Оксфорд.
Однако Джон, словно угадав его мысли, произнес негромко, но выразительно:
– Нам еще рано возвращаться. Лион встрепенулся.
– Почему?
– Надо все проконтролировать… Убедиться, что взрывное устройство сработало…
– Но ведь вы сами утверждали не далее, чем сегодняшним утром, что если оно заведено, то сработает обязательно… – вспыхнул Лион, с опаской поглядывая в сторону кинотеатра, неоновые вывески которого переливались над его головой всеми цветами радуги, – да и сам я об этом читал… Ну, в той инструкции…
Однако Джон был непреклонен.
– Нет, мистер Хартгейм, надо остаться и во всем убедиться самим…
– Хорошо, – согласился тот и отвернулся. Они немного помолчали, думая каждый о своем, но по большому счету – об одном и том же.
Нервы Лиона были натянуты струной – впрочем, тоже самое можно было сказать и о его спутнике – он постоянно оглядывался, словно бы за ним кто-нибудь следил.
Наконец, приподняв белоснежную манжетку, он произнес тихо-тихо:
– Через десять минут сеанс закончится…
– Через десять?
– Уже через девять…
– Значит, люди начнут выходить минут через пятнадцать…
– А взрыв произойдет без десяти двенадцать, – продолжил его мысль аббат.
И они замолчали.
О, как томительно, как страшно медленно тянулось время, эти проклятые десять минут! Аббат то и дело смотрел на часы.
– Уже восемь…
– Как, прошла только одна минута?
– Мои часы никогда не врут…
Минула еще целая вечность, прежде чем О'Коннер произнес:
– Теперь – семь…
Лион резко обернулся к нему, видимо, желая, что-то спросить, но в самый последний
Джон не стал спрашивать – он был взвинчен и напуган не меньше своего спутника.
– Шесть… Лион молчал.
– Четыре…
О, сколько же это может продолжаться?!
Почему это проклятое время тянется, так томительно, так медленно?
Аббат вновь посмотрел на часы.
– Три минуты…
По идее, теперь из зала «Форума» должны были выходить первые зрители.
Но их что-то не было видно…
Может быть, эта мелодрама была настолько интересной, настолько захватила их, что они решили досмотреть до конца, вплоть до самих титров?
Может быть…
– Две минуты…
– Сколько?
Помедлив, О'Коннер ответил:
– Уже минута…
Да, теперь и ему, наверное, хотелось, чтобы время бежало быстрее…
Аббат начинал заметно нервничать – он никак не думал, что сеанс затянется…
Наконец, он произнес:
– Все. Через пятнадцать минут будет взрыв…
– Послушайте, Джон, может быть ваши часы идут неправильно? – с надеждой в голосе спросил у него Хартгейм.
Аббат поморщился.
– Этого не может быть… Я проверял их перед тем, как мы пошли сюда… Впрочем…
И он кивнул в сторону огромного светящегося табло на фасаде кинотеатра.
Лион невольно поднял голову, и убедился, что часы Джона точны.
– Что же делать?
– Не знаю…
В голосе О'Коннера прозвучали растерянность и настоящая, неподдельная безысходность. Наконец Лиона осенило:
– Одну минутку…
И он побежал по направлению к кассам. Добежав, он первым же делом спросил:
– Простите, а когда закончится этот сеанс?
– Через полчаса, – ответила кассирша. Волосы на голове Хартгейма поднялись дыбом от этого ответа.
Как – через полчаса?
А кассирша продолжала невозмутимо:
– Дело в том, что этот сеанс, так сказать, для взрослых… После фильма будет еще и киножурнал…
Лион заскрипел зубами.
– О, Боже…
И опрометью бросился к аббату. Когда Джон выслушал Лиона, лицо его вмиг сделалось пепельно-серым.
– Что, что? – переспросил он несколько раз и непонимающе заморгал.
Лион вновь повторил.
И тут Джон с необыкновенной прытью бросился к двери выхода и стал трясти ее – дверь была закрыта.
– Подождите тут! – бросил он через плечо и побежал к главному входу.
Хартгейм помчался за ним.
Аббат влетел в фойе, не обращая никакого внимания на билетера, которая сразу же протестующе воздела руки: