Желтая линия
Шрифт:
— Приятного аппетита, — ответил я.
В последние дни вокруг поселка развернулось нешуточное строительство. С рассвета до темноты не смолкал гул машин, целые улицы из новеньких свежевыдутых пластиковых домов вырастали на глазах. Периметр отступил на добрую сотню метров.
Жизнерадостным ульдрам в силу их навыков и способностей досталось, как всегда, носить тяжести и убирать мусор. Ну а мы, естественно, обеспечивали их слаженную и организованную работу.
В один
После обеда колонну увидели дозорные на вышках. Я уже знал — бронированные вездеходы везут к нам начальство со свитой и горы имущества. Назавтра ожидался второй рейс. Основная база меняла дислокацию, переезжая к нам. В самом деле, наш поселок, стоящий меж четырех шахт, давно был чем-то вроде делового центра.
Начальство ожидали кварталы новостроек, красивенькие, еще не помятые заборы и вежливо-радостные офицеры, одетые во все новое. Меня все это мало касалось, мое дело было простое — прохаживаться по участку и искоренять тунеядство с помощью высоковольтных разрядов.
Я не чувствовал себя надсмотрщиком над рабами. Нет, ульдры вовсе не рабы, они добровольно согласились строить очередной форпост Цивилизации за вкусную еду, сухое жилье и удобную одежду. Но без электрической подзарядки их трудовой пыл быстро иссякал.
О прибытии колонны я узнал по поднявшейся беготне и шуму. Наверно, я тоже с радостью покрутился бы вокруг начальства, помог кому-нибудь из офицеров донести чемодан и поучаствовал бы в общем радостном оживлении. Но, увы, мои рыжебородые подопечные без присмотра устроят свалку, сравнимую с ураганом и землетрясением, вместе взятыми. Только вчера один из наших недоглядел за своим контингентом, и какой-то ульдр сунул любопытную физиономию в механизм землерезки. Клоки рыжей бороды и кровавые ошметки снимали потом со всех шестеренок.
У меня в голове вертелась мысль, что с первой же колонной должен прибыть незаменимый помощник коменданта Щерба. Мы уже много дней не виделись, я часто вспоминал о нем и размышлял, каких невообразимых карьерных высот он мог достичь.
— Еле тебя нашел! — Мощная ладонь шлепнулась мне на плечо.
На Щербатина было просто приятно посмотреть — круглощекий, полнокровный, донельзя довольный жизнью.
— Ну, пехотинец Беня, доложи обстановку!
— Вот она, обстановка. — Я кисло улыбнулся и кивнул туда, где шестеро ульдров впряглись в огромное металлическое корыто и волокли его к лесу. Соплеменники подбрасывали им камни и выкорчеванные пни.
— М-да, — проговорил Щербатин. — Технологии будущего во всем великолепии. В девятнадцатом веке один мечтатель написал:
— Вот они, специальные машины. — Я кивнул на ульдров.
— А как ты с ними общаешься?
— О-о, это очень просто, — сразу оживился я. И затем, найдя глазами ближайшего ульдра, рявкнул на него: — Ко мне!
Союзник подошел с большим булыжником в руках. Он с любопытством смотрел на нас и ухмылялся.
— Положи на землю! — скомандовал я. Он охотно послушался, бросив камень под ноги. — А теперь закрой глаза!
Он зажмурился, и я с размаху врезал палкой по волосатой смеющейся роже. Ульдр схватился за нее, заорал, но потом снова заухмылялся, схватил свой камень и потрусил прочь.
— Главное — вежливость и такт, — пояснил я Щербатину.
Он растерянно моргал, глядя то на меня, то на электродубинку.
— Я не верю своим глазам, — сокрушенно сказал он. — За что ты его?
— За нетленные ценности и за великие принципы. А ты как думал? Все работают, а он стоит тут, рожи корчит.
— Ну ты даешь… Беня, я тебя не узнаю.
— Постой здесь подольше, и ты тоже себя не узнаешь.
— Что с тобой творится? Вьетнамский синдром?
— Никакого синдрома. Нормальная рабочая обстановка. Ну а как у тебя успехи? Скоро станешь главнокомандующим?
— Не все сразу. — Щербатин загадочно улыбнулся.
Он повернулся к обширной панораме строительства и, кажется, залюбовался. Под нами стелился ровный склон холма, по которому катались строительные машины, тянулись трубы, суетились, как муравьи, сотни людей. На глазах кусочек дикой природы превращался в благоустроенный человеческий мир.
— Ты чувствуешь волнующую атмосферу колониальных войн, Беня? — восторженно проговорил Щербатин. — Есть в этом какая-то тайная прелесть. Замысловатый узор, сотканный из противоречий. Жестокость кровожадных аборигенов против холодного разума колонизаторов, дикарские обряды против достижений науки, соломенные хижины на пути у шагающих танков. И во всем — дух какой-то новизны, свежий ветер, музыка иной жизни…
— Тебе, Щербатин, только накачки перед новобранцами проводить… — пробормотал я. — Где нахватался этой лирики?
— Хорошая жратва и теплая постель иногда настраивают на лирический лад, Беня. Я думал, ты это знаешь. Бывает, после доброго ужина в кругу друзей начинаю задумываться — а не построить ли приют для ивенкских детей, чьих пап и мам размазали по земле наши штурмовики…
— Лучше построй приют для меня. В этих пластмассовых домах скапливается какой-то дрянной запах, кроме того, там любят селиться пауки и многоножки.
— Это плохо, — огорчился Щербатин. — Нам ведь тоже придется пожить в пластиковых домах.