Желтый дом. Том 1
Шрифт:
Очень уж мизерная зарплата. И работа противная. Сегодня, например, меня вызвал этот кретин Барабанов и велел пересмотреть работы всех (!!) выдающихся естествоиспытателей, ссылавшихся на Энгельса и на Ленина. А знаешь, сколько таких?! И сделать выписки из этих работ. И дать Барабанову. И он представит Петину дело так, будто сам он все это сделал, а не я. А будь я кандидатом, я бы сам на кого-нибудь свалил это муторное занятие.
Я тебя понимаю. Сочувствую. И желаю тебе стать кандидатом в члены КПСС и кандидатом философских наук. И обрести власть заставлять другого младшего научного сотрудника без степени искать нужные цитаты. Но сам я все же придерживаюсь иных принципов. Хочешь по сему поводу экспромт? Слушай.
Покуда в теле жизнь теплится,
Я в пику здравому уму
И
Хоть и не ведаю кому.
Благодарить Его за кров,
За хлеб и миску щей к обеду,
За пару трепаных штанов,
За беззаботную беседу,
За поллитровку на троих,
За даровую сигарету,
За никому не нужный стих,
За анекдотец по секрету.
Благодарить вовсю Его
И всех сограждан понемножку
За то, что с первых же шагов
Они мне сделали подножку.
Рабская идеология. Выдай лучше что-нибудь бодрое и оптимистическое.
Изволь!
Сегодня мы не на параде, А к коммунизму на пути.
Положим, это не твое.
Почему ты так думаешь?
Потому, что нужно быть членом Союза советских писателей и.лауреатом, чтобы.сочинять такое.
Барабанизм в действии
Четвертый час заседает наша спецгруппа. И все это время Барабанов изливает на нас свою... как бы это повежливее выразиться?., мудрость. Если для поимки мелкого животного, говорит Барабанов, достаточно сил одного индивида, то для поимки крупного животного, а также мелкого животного при условии большой убегаемости, прыгучести и уползаемости последнего требуются усилия коллектива. Кто-то спрашивает, что является критерием различения мелкого и крупного животного. Барабанов говорит, что практика, но взятая во всем объеме ее революционного развития. Возьмем, например, ружье, увлекается Барабанов (он — заядлый охотник). Ружье, как и всякий объективный процесс, имеет свои объективные законы. Чему нас учит... Смотря какое ружье, говорю я. Вот если двустволка... Кто-то хихикает. Барабанов кипятится (он, оказывается, очень ранимый!). Кричит о падении дисциплины. Грозится отменить привилегию не расписываться в книге прихода-ухода. Потом он кричит что-то по ахинееву пяту идеализма. Но нам уже не до смеха. В конце четвертого часа к нам заглянул сам Петин, озарил нас доброй отеческой улыбкой и понес такую чушь, что даже Барабанов стал ехидно ухмыляться (когда не видел Петин) и подмигивать нам. Я хочу, сказал в заключение Петин, абабшить (он хотел сказать — обобщить) все величайшие открытия естествознания после Энгельса до наших дней.
Домой я шел трезвый и в состоянии полной оплеванно-сти (этот термин в науку ввел я сам!). На Лубянке невозмутимый и незыблемый Железный Феликс с презрением и угрозой посмотрел на меня.
— Зря ты рыпаешься, — сказал он мне почему-то миролюбиво. — Петин и Барабанов не хуже других. Возьми, например, «Философскую энциклопедию». Открой наобум. Допустим, возьми слово «любовь». Кажется, все явно. Но прочитай! Любовь, написано там, есть нравственно-эстетическое чувство, выражающееся в бескорыстном и самозабвенном стремлении к своему объекту. При чем тут нравственность и эстетика? И где ты видел бескорыстие в любви? Ты что, бескорыстно любишь с бабами в своей шикарной кровати со звенящими пружинами (я отсюда их скрип слышу) качаться? И как это твое раскачивание укладывается в рамки нравственности? Про эстетику я вообще не говорю. Эта твоя последняя возлюбленная — редкостная уродина. Говоришь, в кровати она ничего, а морда — преходящее явление? Возможно. Тогда тем более эстетика ни при чем. А ты над Петиным смеешься. Если хочешь знать, у классиков чуши еще поболее, чем у Петина. И вообще, вся ваша философия — сплошная труха. Не стоит переживать из-за нее.
— А я не из-за нее переживаю, а из-за себя. Годы уходят, а я все еще бесперспективный младший сотрудник без степени. И долги заели. Штаны надо бы новые купить.
— Что я могу тебе сказать? Могу лишь повторить слова Поэта:
Известный советую вам
в жизни успеха источник:
Руки тяните по швам,
согните слегка позвоночник.
О
Иногда соседи уходят в гости и оставляют на меня девочку. Это бывает обычно в субботу или в воскресенье. И мы с ней отлично проводим время. Играем. Смотрим телевизор — детские передачи. Я читаю ей книжки или сам выдумываю сказки. Соседка считает, что я буду образцовым семьянином, если женюсь. И настаивает, как это свойственно русскому человеку, чтобы я непременно женился. Хорошо, говорю я, а что будет тогда твориться в нашей тесной квартирке? Вступите в кооператив, говорит она. Вы, ученые, денег много получаете. А эту комнату нам оставите. Я с ней не спорю. Зачем? Если я ей скажу, что я как ученый получаю почти в два раза меньше ее мужа и чуточку больше, чем она, малограмотная посудомойка и уборщица в детском саду, она все равно не поверит.
Сегодня соседи задержались в гостях дольше, чем обычно. Я уложил девочку спать и включил телевизор. Передавали встречу советской и американской команд по боксу.
Почти все американцы были негры, и я оказался в затруднении, за кого болеть. Но за наших болеть не хотелось тем более. Я переключил на другую программу — революционный фильм тридцатилетней давности. По третьей программе шла какая-то идиотская викторина. Выключив телевизор, я ушел к себе. Решил начать делать записи своих бесед с Учителем. Но ничего не вышло. Вернулись соседи. Оба пьяные. Подняли шум. Сосед все время рвался ко мне. Сначала объяснялся в любви. Потом оскорблял последними словами и лез в драку. И я опять пожалел, что нет у меня бицепсов. Надо все-таки купить гантели. Такого хама, как мой Сосед, никакой психологией не проймешь.
— Я бы на твоем месте написал на него донос, — сказал Берия. — Куда? На работу к нему; в милицию. Собрал бы подписи соседей из других квартир.
— Не подпишут. Вот если он вздумает написать на меня донос, все подпишут.
— Почему так?
— А черт знает почему. Может быть, потому, что я с бородой хожу. И в вязаной шапочке. И в нейлоновой куртке круглый год. Они думают, что из пижонства. Никто не поверит, что у меня просто денег нет на зимнее пальто и шапку. И на обычный костюм за сто рублей. Скорее всего, они считают меня диссидентом. В общем, они чуют во мне чужака. И скорее примирятся с шумным хулиганом Соседом, чем с тихим и вежливым «диссидентом».
— Сволочной народ, ничего не скажешь. Теперь ты сам видишь, что с ним иначе нельзя, чем мы в свое время делали. Этому народу репрессии, доносы, манифестации и прочая мразь нужны как воздух. Поверь мне, нам в свое время даже слегка сдерживать его приходилось. Если бы мы дали ему полную волю, перебили бы в два раза больше народу. Мы эту проблему со Сталиным не раз обсуждали. И другого выхода не нашли: пороть этот народ надо! Он любит, когда его порют. Он не любит, когда о его жалком положении начинают правду говорить. Но в жалкое положение он сам себя загоняет охотно. Подлый народ. Холуйский. Рабский. И никто меня в этом не переубедит.
— А я?
— А чем ты лучше их? Посмотри, в каком ты убожестве живешь! И не пикнешь! Да ты всем своим видом располагаешь людей к тому, чтобы тебя обманывали, оскорбляли, эксплуатировали. Ты хоть раз в жизни дал кому-нибудь по морде?
— А Сосед?
— А что Сосед? Он тоже только кулаками машет да орет. А ударить и он боится. Он такой же холуй и трус, как и ты. И верь мне, доносы на тебя он пишет куда следует систематически.
— Хватит. Я устал, я спать хочу.
Но уснуть я не смог. И до рассвета думал, почему мы такие. И не мог найти ответа. Утром Сосед как ни в чем не бывало пригласил меня раздавить на пару чекушку и закусить грибочками, которые он привез от тещи.
Послание Сталина Ленину
Хоть и лыса от ума твоя башка,
Скинуть Сталина тонка была кишка.
Шпарить речи — тут великий мастер ты,
Но ведь надо строить зримые черты!
А при этом, хошь не хошь и рад не рад,
Надо пестовать партийный аппарат.
Укреплять, и не на год, а на века,
Нашу рыцарски-чистейшую ЧеКа.
И народ нам приходилось гнать не зря
В исправительные трудолагеря.
И уж если говорить начистоту,