Желтый дом. Том 1

Зиновьев Александр Александрович

— А знаете, с чего начинается книжка Петина о книжке Ленина? — спрашивает Сталин. — С призыва читать Ленина с карандашом в руках.

— Ты специалист, — говорит Железный Феликс, — тебе и карты в руки. Раздолбал бы ты Их!

Они накатали десятки томов, — говорю я. — И чтобы раздолбать их, нужно написать сотни томов. Овчинка выделки не стоит. И очень уж скучная это работа — разоблачать невежд, шизофреников, параноиков, честолюбцев и проходимцев. Мне нужно предисловие к новой книге Петина сочинить. А ничего путного не получается. Что бы ни написал, все поклеп на классиков выходит.

— А ты замаскируй, — говорит Берия. — Напиши так, чтобы поклеп выглядел как прославление. Как это сделать? Очень просто. Пусть, например, классик высказал некую чушь, а некий ученый высказал утверждение, что классик в данном случае высказал

чушь. А ты выскажи утверждение, что сей ученый сам высказал чушь, высказав утверждение о том, что классик высказал чушь. И приведи аргументы. Какие? Да все те же, испытанные: ученый подпал под влияние, недопонял, исказил, подошел вплотную, но остановился перед, не учел конкретную обстановку, сыграл на руку, помочился на мельницу буржуазии.

И ты не станешь кандидатом

Смирнящев является также и парторгом сектора — это его общественная работа. Но это такая общественная работа, которая позволяет держать в своих руках все прочие дела сектора. И в качестве парторга он мне официалы) заявил, что со вступлением в партию мне придется обоя дать. Я сказал, что мне не к спеху, что я готов ждать хоть до пенсионного возраста. Потом он мне заявил, что Пети поручил ему курировать подготовку ряда разделов его будущей книги, в том числе — предисловие. И он, Смирнящев, горит желанием познакомиться с собранным мно материалом. Я сказал, что это дело тоже не горит, ибо предисловие надо писать с учетом того, что уже написано хотя бы в основных разделах книги, а таковые, насколько мне известно, не только не написаны, но даже не задуманы. Смирнящев сказал, что это — не моя забота, что я обязан, что в противном случае, что иначе и т.п. Я сказал, что постараюсь работу над предисловием форсировать. Он велел мне представить план предисловия и тезисы, чтобы на следующей неделе обсудить на заседании группы.

Настроение у меня, естественно, испортилось. Я поплелся домой к бумажкам, на которых были сделаны выписки из сочинений видных ученых. Выписки, как я уже говори, весьма противоречивые. В своей научной деятельности, писал один из этих выдающихся дегенератов, я всегда руководствовался положениями Энгельса и Ленина о том, что надо всему подходить конкретно. А другой писал, что он был потрясен вопиющим невежеством упомянутых лиц в естествознании, но что он извиняет их за это, так как они были не специалисты. И этому болвану совсем невдомек, какс погром учиняли в нашем естествознании в то время, коп жил этот выдающийся болван, со ссылками на высказывания упомянутых лиц в области естествознания.

На подходе к Лубянке, когда уже можно было различать черты лица Железного Феликса, я встретил Поэта и рассказал ему свои заботы. Он был почему-то рад этому и тут а сочинил Послание мне:

Забудь совсем про эту дату,

Сверни за угол и поссы.

Ты никогда уж кандидатом

Не станешь в члены КаПэССы.

Займи трояк, упейся в стельку

И обрети привычный вид,

Забудь про мягкую постельку,

О беспартийный индивид!

Не лей слезу, не лайся матом

И не ломай напрасно рук.

Не стать тебе и кандидатом

Их философских лженаук.

Добудь монету, повторяю,

И к нам сойди во храм надежд.

Здесь двери рая отворяют

Для всех без степени невежд.

Я сказал, что согласен. Только сначала кое-кому позвоню. Ей я сказал, что немного задержусь, что пусть найдет там что-нибудь поесть и почитать и что пусть ложится спать, но что пусть запрется на ключ и вынет ключ из замка, а то я не смогу ее добудиться. Феноменальный случай, сказал я Поэту. Если уснет, из пушки стреляй, не проснется. Признак хорошего человека, сказал Поэт. Теперь это большая редкость. Береги Ее. Кстати, кто Она такая на сей раз? Я сказал, что не знаю и что не помню, откуда Она взялась. Не исключено, что Она — с летающих тарелок. Когда мы двинулись обратно к центру, Железный Феликс нам приветливо улыбнулся и подмигнул. Пролетарская власть ничего не имеет против ваших намерений, сказал он. И все-таки, сказал Поэт, я этому типу когда-нибудь набью морду!

Тайна Сталина

Вчера, говорит Сталин, по «Голосу Америки» была передача обо мне. Воспоминания тех западных политиков, которые встречались со мной. Обхохочешься! О Боже, что за идиоты! Черчилль, например, сказал, что его потрясла

моя гениальная прозорливость. Они, мол, несколько месяцев обдумывали операцию в Африке, а я за три минуты раскусил ее суть. Этому болвану даже в голову не пришло, что мы этот вариант имели тоже в виду и обдумывали. Знаешь анекдот про рояль, который кстати в кустах оказался? Потом они несколько месяцев обдумывали, и знаешь, как они «обдумывали»? Смеха достойно, младенцам понятно. И вообще, это же тривиально. Люди часто веками обдумывают мысли, которые школьник схватывает сразу. Тебе приходилось, надо Думать, видеть, как мать сутками готовила кушанья к празднику, а гости подметали их за минуту. Загадка Сталина! Эти кретины до сих пор не могут понять, что нет тут никакой загадки. Вернее, есть, но не в Сталине, а в системе, которая сложилась в это время у нас. Сталин адекватен этой системе. Не он ее делал, хотя и принимал участие в ней. Он явился вместе с самой системой, как ее существенная дета И, не поняв системы, не поймешь и Сталина. А систе нашу они понять органически не способны.

Проблема бессмертия

— О чем думаешь?

— Все о том же: о бессмертии. Кажется, я нашел простое решение этой проблемы.

— Каждая эпоха решает ее по-своему. Например, продолжение рода, учение религии о бессмертии души.

— Я нашел решение в духе нашего времени, то есть научное. Проблема бессмертия есть проблема не биологическая, а психологическая. Никакого биологического страха смерти нет. Есть страх чисто психологический: страх исчезнуть незаметно и бесследно. Потому-то люди и стремятся быть на виду, прославиться, войти в историю. Стремятся любой ценой заставить других (по возможности — всех) думать и говорить о себе, заставить других помнить себя как можно дольше (желательно — вечно). Потому-то и создаются образцы «бессмертных». Аристотель, Александр, Цезарь, Чингисхан, Шекспир, Толстой, Ленин, Гитлер.. О них думают и говорят так, как будто они живут среди нас сейчас. И будут жить после того, как мы исчезнем.

— Но сами эти личности не переживают это как свое бессмертие.

— Они переживали при жизни. А если нет, это не играет роли. Важно то, что живым кажется, будто тот факт, что они думают и говорят о «бессмертных», есть продолжение их ре альной жизни. И желание попасть в число таких личносте равносильно желанию стать бессмертным.

— Это только для избранных годится.

— Как сказать. Был у нас в части обыкновенный солдат. В пьяном виде он побил генерала. Генерал попался дурак: чтобы запугать солдата, он выдал себя за старшину. А солдат еще больше обозлился: мол, почему ты об этом сразу не сказал?! Время было военное, и солдата приговорили к расстрелу. Но он выслушал приговор как ни в чем не бывало. Не беда, сказал он, все равно рано или поздно подыхать! Зато теперь меня долго помнить будут! И представь себе, много лет прошло, а все уцелевшие вспоминают этого солдата. Жаль, имя забылось.

— Настоящее имя человека, вошедшего в историю под именем Христа, тоже не известно. Но я хотел бы запомниться под своим именем.

— Так в чем же дело?

— Как?

— Очень просто: убей!

— Кого?

— Хотя бы Его.

Старуха Извергиль

Горький в свое время был кумиром «передовой» молодежи. А когда я учился, мы его уже терпеть не могли и читали с величайшим усилием. Однажды я на уроке оговорился, вместо «старуха Изергиль» сказал «старуха Извергиль». Начался хохот, который учительница не смогла остановить. Урок был сорван. По сему поводу заседал педсовет. Но сделать уже ничего не могли. Горький так и пошел в нашей школе как «старуха Извергиль». Официально Горький до сих пор числится в основоположниках и гениях, но интерес к нему в обществе катастрофически спал. Это показательный факт. Все-таки в истории пробивает себе дорогу некая справедливость, так или иначе приходит возмездие. Для меня их олицетворяет старуха Извергиль. Когда мне нужно в своем сознании спихнуть кого-нибудь с пьедестала, я зову ее, и она это делает мастерски. Одно незаметное движение, и нокаут. Заговорили, например, о Маяковском. Кто-то сказал, что он все-таки был и т.д. Тут же появилась старуха Извергиль. А кто первым начал создавать культ Сталина (я уж молчу о Ленине), спросила она. И все замолчали. А кто рифмовал «жизнь с кого» и «Дзержинского», не унималась она. И мы расползлись по своим рабочим местам, как побитые псы.