Желтый дом. Том 2

Зиновьев Александр Александрович

Иван Васильевич

Все надеются на нечто вне самих себя, говорит Иван Васильевич. Одни — на народ, другие — на передовой класс, третьи — на умное руководство, четвертые — на диссидентов. Но это всего лишь иллюзии. Такой силы, которая сделает все без тебя и для тебя, нет. Сила только в тебе самом. Ты и есть эта единственная сила. Ты не действуешь — не надейся на действия других. Таков печальный итог моих многолетних размышлений. А пока я размышлял, у меня пропала охота к действию. Не беда, говорю я. Другие будут действовать. Вон диссиденты уже действуют. Это не то, говорит ИВ. Они не имеют никакого представления о сути нашей жизни. И думают они больше о себе, чем об обществе. Это — бизнес, а не бескорыстная жертва. Или озлобление, отчаяние, тщеславие, шизофрения. Тут совсем другое нужно. О диссидентах, говорю я, вы напрасно так говорите. Но если даже вы правы, какое это имеет значение? Люди всегда сражались за свои личные и групповые цели, а делали это в форме борьбы за благо народа, страны, человечества и прочих ложных идей и учений. Мы

не исключение из общего правила. Может быть, так лучше. Может быть, соглашается ИВ, не спорю. Но я не об этом. У моего отца был друг еще с Гражданской войны. Бывший комдив. Он часто бывал у нас со всей семьей. Свою маленькую дочку он прочил мне в невесты. И мы часто гостили у них, обычно на даче, — Комдив к этому времени стал крупной шишкой в Совнаркоме. Однажды отец приехал домой далеко за полночь. Мрачный, осунувшийся. Сказал, что Комдива взяли. Так и сказал: «взяли». Эту ночь мы не спали. Ждали. Чего ждали, об этом не было сказано ни слова. Но мы и без слов знали, чего именно. Мы (я и мать) были уверены, что отец — безукоризненно честный человек, верный коммунист, способный всем пожертвовать за Партию и Сталина. И все же мы знали... заметьте, знали!.. что его могут в любое время взять. За что? Ни за что. Взять, и все тут. И Комдива мы ведь тоже знали. И все-таки... Что это такое? Вы можете объяснить? Я — нет.

Отец дома почти не появлялся. Пиджак на нем обвис. А мать... впрочем, это и так ясно. Так продолжалось две недели. Наконец отец неожиданно заехал домой рано вечером, веселый, выбритый. Сказал, что их группу принимал сам Сталин. Их всех наградили орденами. Мы от радости чуть не рехнулись. Вскоре после этого я как-то сидел дома, занимался, мать возилась на кухне. В дверь позвонили. Я открыл и оторопел: жена Комдива. Я так растерялся, что даже не поздоровался и не пригласил войти. Побежал за матерью. Я не слышал, что говорила жена Комдива матери. Услышал лишь резкий голос матери и звук захлопнувшейся двери. После вручения отцу ордена устроили банкет по сему поводу. Отец рассказал гостям, какой коварный враг скрывался под личиной нашего человека в лице Комдива. Хотя те две недели ожидания кончились для нас благополучно, они оставили в наших душах неизгладимый след. После этого мы уже не переставали ждать. Я и сейчас еще жду. Вот среди ночи раздастся звонок, войдут Они и прикажут следовать за Ними. И я не удивлюсь даже этому. Не буду протестовать и возмущаться. Я всю свою последующую жизнь прожил как человек, которого почему-то не взяли тогда, случайно не взяли, не успели взять, оставили с какой-то коварной целью. Попробуйте разберитесь в этом с психологической точки зрения.

А не кажется ли вам, спросил я, что тут все гораздо проще. Вы самым банальным образом держались за свое благополучие и спасали свою шкуру. Почему «кажется», сказал ИВ. Это так без всякого «кажется». Но дело-то не в этом. Мы боролись за рай, а сами падали в ад. Мы видели и понимали это, а остановиться не могли, ибо этот ад и был тем самым обещанным раем. К тому же в роли бандита и насильника тогда выступала сама глубинная линия истории. И не на что было надеяться. И некому было жаловаться.

Матренадура о Западе

На Западе, говорит Матренадура, тоже много всякой ерунды делают. Не меньше нашего. Правда, делают они ее аккуратно, этого у них не отнимешь.

Еще одна теодицея

Поразительный факт: сейчас утонченные интеллигенты стремятся к религии, а пожилые люди вроде нашей Матренадуры даже слышать не хотят ни о каком Боге. Токарь, например, развивает хитроумные религиозные теории. Матренадура над ним издевается. Бог нужен, говорит она, пока мерзости всякие есть. А если их нет, на что нам Бог? Значит, говорит Токарь, сейчас есть мерзости, и потому Бог нужен. Так? Так, говорит Магренадура. Значит, говорит Токарь, при коммунизме, когда все будет хорошо и не будет плохого, не нужен будет и Бог. Так? Так, соглашается Магренадура. Но если нет плохого, не унимается Токарь, то как определить, что то, что есть, хорошее? Неужели вы, Матрена Ивановна, думаете, что люди будут всем довольны? Я так не думаю, отвечает Матренадура. Наш народ такой: что ему ни дай, все мало и плохо. Так, значит, все равно будет плохо? — спрашивает Токарь. И значит, опять-таки нужен будет Бог? Не пудри мне мозги, говорит Матренадура. Видала я эти твои интеллигентские выдумки в гробу в белых тапочках.

Что происходит? — спросил я МНС. Невежественная баба отвергает Бога, а образованный интеллигент мучительно ищет его. Ничего в этом удивительного нет, сказал МНС. Религию в свое время изобретали самые добрые и умные люди. Христос для своего времени был интеллигентом.

Постановка проблемы

Итак, у меня пробудился теоретический интерес к проблеме сна. Произошло это при таких обстоятельствах. Было очередное партийное собрание. Не то об успехах, не то о недостатках. Секретарь читал обычный в таких случаях нудный доклад. Я, конечно, спал. Во сне я видел аппетитную сотрудницу из реферативного отдела. Не думайте, что я сексуальный маньяк. Просто я на партийных собраниях обычно вижу сны на сексуальные темы. А это не так уж часто — в месяц одно общее собрание, одно собрание отдела, одно в секторе, одно в группе. На производственных совещаниях я вижу обычно сны военного содержания, на ученых советах, семинарах, симпозиумах и коллоквиумах — сны социального содержания. А на партийных собраниях — только сексуальные. Установилось это у меня с первого же дня пребывания

в партии: как только меня приняли в кандидаты, я тут же уснул и увидел во сне посудомойку из столовой. И в каком виде! Вот и на сей раз, уже будучи старым коммунистом и ветераном, я видел хорошенькую сотрудницу из реферативного отдела в том же самом виде, то есть в чем мать родила и в подходящей позе. И сам я был одет почти так же. При всей моей скромности и моральной выдержанности в быту, как пишут в моих официальных характеристиках, я устоять не мог. И уже почти добился своего, но... Вы знаете, в таких случаях обычно всегда появляется какое-то досадное «но».

Спал на собрании не я один. Рядышком со мной посапывал председатель профкома, за спиной добирал председатель ДОСААФ, через два человека справа портила атмосферу кадричка (заведующая отделом кадров). Но в отличие от прочих членов и кандидатов партии, я иногда вздрагивал во сне, так что сотрясался весь ряд (у нас стулья сколочены намертво), вскрикивал во сне и выражался неприличными словами. Это вызывало беззлобные шуточки левого крыла собрания, где обычно сидела передовая молодежь, и недоуменные взгляды сидевших в президиуме активистов, которым спать хотелось не меньше моего, но делать это они не могли, поскольку сидели на возвышении и лицом к залу. Хотя я лично этого понять не могу. Если бы меня выбрали хоть раз в президиум, я бы сразу доказал, что не спать в президиуме — ложный предрассудок. Интересно, какой сон мне приснился бы сидючи там? Я бы очень хотел увидеть сон о счастливой юности, которой у меня не было. О первой любви, которой у меня не было. О верной дружбе, которой у меня не было. О счастливой семье, которой у меня тоже не было. И снов на эти темы я до того времени не видел ни разу. Старики (как прогрессивные, так и реакционные) на меня не обращают внимания: они меня понимают.

Рассаживание людей в зале собрания — тема для особого социологического исследования. Как бы ни был устроен зал, какую бы публику ни загнали в него, какая бы ни была тема собрания, имеется устойчивая и строго объективная тенденция рассаживания. И если эта группа людей в этом зале собирается регулярно, распределение людей по местам становится все более определенным и устойчивым. Причем доминирующая роль при этом принадлежит факторам сугубо социальным, а не каким-то иным. Возьмите одно такое собрание, опишите точно, кто и где сидит, и вы получите общую характеристику нашего общества в самых его главных чертах. Я не могу понять, почему наши социологи Упускают такую прекрасную возможность.

И вот в тот самый момент, когда я издал один из своих знаменитых вскриков (я как раз был близок к цели), когда захихикало левое прогрессивное крыло и зашипело правое реакционное, когда председатель нажал кнопку звонка и призвал к порядку, в моем сонном мозгу как ослепительная молния в черном небе мелькнула мысль: какой колоссальный прогресс во всем произошел, а спим мы до сих пор так же, как спали наши пещерные предки. Спим, и все тут. Спим как само собой спится. Даже не спим, а дрыхнем, кемарим, добираем. Мысль эта меня настолько поразила, что я не утерпел и поделился ею с соседом. Тот вытаращил на меня глаза и сказал, что я — дремучий лапоть. В марксистской философии проблема сна давно решена. В нашей советской науке академик Павлов и его ученики подвели под марксистскую сонологию естественнонаучную базу, досконально исследовав человеческие сны на собаках. И между нами говоря, Фрейд тоже кое-что сделал. Он, конечно, не совсем того, пойми меня правильно. А местами он совсем не того, но в общем и вообще... Не дождавшись окончания мысли соседа, я снова погрузился в сон, причем в тот же самый, как я и хотел, и в то же самое место его, на котором остановился!! На сей раз я решил довести свое намерение до логического конца. Но... опять это нелепое «но»! В это самое время начали обсуждать формулировку приветственного послания Генсеку по поводу присуждения ему Ленинской премии по литературе за воспоминания о своей руководящей роли во всей прошлой и будущей истории. Возникла острая дискуссия в связи с формой обращения к Генсеку. Правое крыло настаивало на обращении «родной Вы наш», а левое — на «дорогой ты наш». Очнувшись ото сна, я предложил примирительный вариант — «любезный». Но меня истолковали превратно и поставили на вид, правда на сей раз без занесения в учетную карточку. После собрания представители левого крыла жали мне руку за проявленное мужество и делали намеки на то, чтобы я возглавил.

По дороге домой я понял с полной ясностью первую истину своей будущей сонологии: сны можно вызывать по своему желанию, можно их повторять и продолжать. А раз это возможно, то почему бы не научиться в таких снах добиваться желаемого?! Добравшись до кровати, я сразу же завалился спать, вызвал опять сон с аппетитной сотрудницей из реферативного отдела и добился желаемого. Закрепив свой первый успех, я тут же решил взяться за задачку потруднее: вызвать Венеру Милосскую и соблазнить ее. И тут же убедился, что для решения проблемы такого масштаба нужна солидная теоретическая и практическая подготовка. Но это уже дело наживное. Главное же принципиальное открытие сделано: возможен сон по желанию, причем активный.

Бывает и так

Хотя за день мы вымотались основательно, нам почему-то не спится. Дон и МНС ведут дискуссию на тему о сущности человека. Мы суть ничтожные червяки, утверждает Дон, а воображаем себя венцом творения. И выпендриваемся всячески. И огонь в груди ощущаем. Отсюда и происходят все неприятности. Мы так сложились исторически, утверждает МНС, что не можем не выпендриваться. Мы и есть венец творения, но нас вынуждают быть ничтожными червяками. И огонь в груди у нас не случайность и не выдумка гнилых интеллигентов.