Желтый дом. Том 2
Шрифт:
Потом ели бесплатные бутерброды и пили бесплатный чай, гуляли по окрестностям усадьбы, пели песни, рассказывали анекдоты с участием Ленина. Оказалось, что их огромное количество, что Ленин в них выглядит очень смешным и нелепым. Обратите внимание, сказал Старик, про Сталина анекдотов до сих пор мало, причем в анекдотах он никогда не выглядит смешным. Как вы думаете, почему? Если над человеком можно смеяться, он еще человек, сказал МНС. А если смех над человеком не получается, он уже не человек, а сверхчеловек или недочеловек. Впрочем, это суть одно и то же.
Мысли по дороге домой
Пока ехали обратно, МНС сделал важное социологическое открытие. Надо различить, думал он, власть волюнтаристскую или деспотическую и власть бюрократическую,
Ночные разговоры
— С чего начинается цивилизация? С принципа: и в поте лица будешь добывать хлеб свой насущный. И если это цивилизация, в основе ее лежит этот принцип. А что обещает коммунизм? В завуалированной форме — райское безделье. Труд признается, но какой? Как развертывание неких способностей, заложенных (кто их туда заложил?!) в людях, как удовольствие, как творчество. Да еще в перспективе — как разумное использование свободного от труда (!!) времени. И мы идем к этому идеалу. Но как? Путем ужасающей халтуры, очковтирательства, безделья. Лишь низшие слои трудятся, да и то шаляй-валяй. И мечтают, как бы отвертеться, уйти на «чистую работу», «устроиться». И хоть убей, я не вижу иного выхода, кроме принудительного рабского труда. Коммунизм — это государственное рабство, и ничего другого. И людей выведут таких, которых это рабство будет устраивать. А если о них проявят некую заботу, какую заботливый хозяин проявляет о скотине, так они будут этот строй и его руководителей боготворить.
— Но работать будут все равно плохо.
— Это очевидно. Пока мы питаемся творческими соками Запада. И как-то еще тянемся из-за него. А что начнется, когда Запад будет разгромлен и покатится туда же?
— Может начаться безудержная деградация или на много веков застой.
— Давай лучше не думать об этом. Так мы доберемся до гибели Солнечной системы и даже Галактики.
— Так ради чего все?
— Если брать «^все», то понятие цели лишено смысла.
Затрапезный треп
— Что значит «по потребности», — говорит Старик. — Возьмем, например, баб. Кому из присутствующих этого добра не хватает? Нет таких? А кто из присутствующих удовлетворен вполне? И таких нет? Странно. И Универсал тоже.
— А чем я хуже других? — говорит Универсал. — Баб у нас действительно хватает. Даже в избытке. Но что это за бабы? Хочется что-нибудь стоящее найти. Одну, но такую, чтобы... чтобы... ну, чтобы от нее к другим бежать не захотелось. Говорят, бывают такие. И в книжках о таких пишут. Иной раз на улице такую встретишь, что за одну ночь с ней всю оставшуюся жизнь отдашь. Да все это не про нас. Нам, как и во всем остальном, достается и тут второсортное, подержанное, уродливое. Мы, извините за выражение, и е..ем так же, как и жрем, как и пьем, как и одеваемся.
— Иногда попадаются стоящие, — говорит Кандидат, — но мы привыкли к дерьму и не замечаем их. И не верим, что это — стоящее, боимся остановиться. Надеемся на лучшее, да лучшего уже никогда не будет.
— А сами-то мы лучше, что ли? — говорит Универсал. — Знаете, что про нас говорят бабы? Мне пришлось однажды выслушать сполна.
— И что же они говорят?
— А то, что настоящих мужчин теперь
— Похоже, что так.
— Но ведь и среди мужиков попадаются настоящие. Например, диссидентам в смелости не откажешь.
— А вы видели их с близкого расстояния? Были в их обществе?
— Все физически стоящие бабы свои достоинства используют, чтобы получше в жизни устроиться. И в них ничего не остается от той женщины, о которой мы мечтаем.
— Физически стоящие мужики от баб не отстают.
— Все хотят получше устроиться в жизни. И по пути к лучшей жизни теряют свои самые ценные качества — женственность и мужественность в высоком, романтическом смысле.
— Иначе не пробьешься.
— А я не вижу тут проблемы. Надо довольствоваться тем, что есть.
— Верно. Мы вот жрем тут манную кашу и макароны. Но мы же знаем, чта бывают на свете шашлыки и цыплята табака.
— Вот видите, — резюмирует Старик, — не так-то просто с этим «по потребностям». Липа все это. Словоблудие сплошное. На южном курорте сейчас куда приятнее было бы. И женщины там на порядок выше.
— А на что тебе женщины, — хихикает некий Очкарик. — Ты небось уж забыл, как это делается.
— Я своим х...ем, — говорит Старик, — такому ублюдку, как ты, еще при случае черепушку могу пробить.
— Но-но! Я тебе покажу ублюдка!
— Покажи! Хочешь пари? Привязываешь мне правую руку. И если после этого я тебе не набью морду, ставлю бутылку коньяку? Идет?
— Ищи дураков в другом месте.
— Тихо, вы! Сейчас соседи прибегут жаловаться.
— И все-таки дорого бы я отдал за настоящую бабу! Надоело так по-собачьи или по-кошачьи...
Прогулочный треп
— Есть много способов раздавить человека, — говорит она. — Но самый ужасный из них — тихое и постепенное удушение. Знала я одну семью. Сейчас ее уже нет. Вся ее история прошла у меня на глазах. Он работал в каком-то почтенном учреждении. И даже преуспевал. Но неожиданно для всех выступил на собрании с обличительной речью. Его сразу же исключили из партии и уволили с работы. Надавили на жену, чтобы она осудила его. Но она отказалась, и ее тоже исключили из комсомола и уволили с работы. И началась для них жизнь — страшно подумать. Случайные грошовые заработки. Постоянные вызовы в милицию и в районный Совет. Угрозы посадить за тунеядство и выслать из Москвы. И так четыре года. И не вздумай заболеть. А ведь в таком положении человек подвержен заболеваниям больше, чем обычно. Поглядел бы ты, как они питались и во что одевались! А от них требовалось лишь одно: покаяться. И все изменилось бы к лучшему. А они упорствовали. Тем временем подрос сын. Надо в школу. Под каким-то пустяковым предлогом в школу не брали, хотя по законам обязаны были. Три месяца хождения по инстанциям, пока мальчика наконец-то взяли. Но лучше бы этого не случилось, ибо теперь давление началось на них путем давления на ребенка в школе. Как только Они над ним не изгалялись. Боже мой! Причем все это — якобы с лучшими намерениями и с соблюдением всех норм «морали» и «права». До этого жили они в двухкомнатной квартирке, которая досталась им случайно. Раньше у них была одна комната в этой квартире, а другую занимал старик пенсионер. Поскольку он еще пользовался уважением на работе, он добился себе комнаты за выездом (бывшему жильцу дали квартиру), в которую и перевели пенсионера. Пенсионер был доволен. Через некоторое время он умер. И вдруг эту вторую комнату у них отобрали под тем предлогом, что когда-то были нарушены какие-то «санитарные нормы». И вселили им в квартиру пьяницу и дебошира. Что там началось, не приведи Боже! И никакие жалобы в милицию не действовали. И хулиган распоясался. Учителя в школе между тем затеяли дело о лишении их родительских прав, подключив к этому в качестве «свидетелей» соседей по дому, в том числе — и пьяницу соседа. И они не выдержали — покончили с собой. Вместе с мальчиком.