Жемчуг северных рек(Рассказы и повесть)
Шрифт:
— Конфетки, — поражённо признался Тишка. — А вы как узнали? Я ведь вам не показывал.
— Я вашу породу знаю, — сказала бабушка. — То ругаетесь, а то дня друг без дружки прожить не можете… Чего? Задабривать пришёл? Так он ведь и без конфеток у нас задобренный, для милого дружка последнюю рубаху отдаст.
Тишка смущённо топтался на месте.
— Ну, чего мнёшься? — спросила бабушка. — Наверно, больше и дразниться не будешь?
— Не-е, — вздохнул Тишка, — не буду. — И неожиданно для Серёжки признался: — За велосипед и я бы коров
— Да ну? — изумилась притворно бабушка и вдруг кинулась к изгороди, где у неё на колу сушилось ведёрко. — Так вот он, подойник-то, забирай да пошли на ферму.
Тишка неуверенно повесил подойник на руку.
Тишкины котята
Старший брат снова надул Тишку. «Сходи, — говорит, — пожалуйста, за водой, а потом вместе за малиной пойдём». Тишка еле дотащил ведро от колодца, все руки вытянул, а выходит, и торопился зря: Славки уже и след простыл.
Тишка схватил корзину, кинулся было вдогонку за братом, до реки добежал, а перебираться по лаве на другой берег всё-таки не решился: ведь брату и в лесу станешь кричать, так не откликнется — пропадай Тишка пропадом, ему и не жалко нисколь. Только дразниться и знает: «Переполошник, переполошник». Вот, скажет, струсил за нами в розыск пойти. А и не струсил вовсе, по-разумному поступил: если б Тишка знал, где малина, так и без брата ходил бы за ней не по одному разу в день, никаких бы медведей-сластён не боялся. Вот вам и переполошник!
Тишка повесил пустую корзину на руку и повернул домой.
Над Полежаевом беспокойно кричали вороны. С деревьев облетал лист, и вороны кружились в листопаде, как в вытряхнутом из подушек пуху. Тишка приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, и посмотрел в гору.
Сверху спускалась к реке Маринка Петухова и громко охала, разговаривала о чём-то с собой, размахивала левой рукой. Правая у неё была занята, поддерживала собранный в горсть подол фартука, в котором что-то угловато топорщилось. Тишка сначала подумал, что у Маринки в фартуке грибы. Но кто же грибы носит из дому в лес? И Тишка насторожился.
— Тёть Марин! — посторонился он с тропки, когда Петухова поравнялась с ним. — Чего это в фартуке-то?
— Ой, Тишка! — ещё громче запричитала Маринка. — Да ведь котят на реку топить несу. Жизни от паразитов не стало: не изба, а кошачья ферма. Шагу ступить нельзя, так под ногами и вертятся…
Кошек у Маринки расплодилось и в самом деле полно. Вся деревня над ней насмехалась:
— Ты, Маринка, не в мясопоставку ли откармливаешь их?
А уж какая мясопоставка! Просто сердце у Маринки мягкое: живую душу не загубит…
— Ну-ка покажи, — попросил её Тишка.
Петухова оттянула фартук: три пепельно-дымчатых комочка тесно жались друг к другу, незряче тыкались розовыми носами под лапки, в
— Они что, слепые? — спросил Тишка и погладил котят. Котята, ощутив накрывшее их тепло, вытянули шеи, раскрыли шершавые рты. — Ой, да они ведь голодные! — догадался Тишка. — Ты чего их не покормила-то? — Он строго посмотрел на Маринку снизу, нахмурил брови. Ни дать ни взять Маринкин начальник, а не Тишка-переполошник, которого ребята не взяли в лес. — А если они помрут?
— Тишка, да я ведь топить их несу, — напомнила Петухова. А у самой и слёзы на глазах выступили. — Ведь им теперь всё равно, что сытые, что голодные…
Тишка вытаращил глаза. Да-а, положеньице. Котят было жалко.
— А они сами-то не проживут? — спросил он.
— Как это сами? — не поняла Маринка.
— Ну, если их в траву отпустить…
Маринка всплеснула левой рукой. Правая, с фартуком, у неё тоже дёрнулась, и котят встряхнуло, перевернуло вверх лапками.
— Тишка, да ты как с луны свалился! — укорила его Маринка. — Где это видано, чтобы котята без кошки росли. Не мыши ведь…
Тишка поскрёб за ухом. Маринка совсем его озадачила.
— Ну, а к другой кошке нельзя подсадить? Не к матери?
Тут и Маринка не знала. На её памяти такого не бывало ещё.
Кто будет подсаживать котят к чужой кошке? Да и подпустит ли она их? Это ж не курица, которой своего цыплёнка от чужого не отличить — все одинаковые.
— Не знаю, Тиша, — подавленно призналась Маринка. — Наверно, нельзя.
Но Тишку её признание уже не остановило. Не пропадать же котятам из-за того только, что они в Маринкином доме родились.
Да Тишка их коровьим молоком отпоит. Жить захотят, так и за резиновую соску ухватятся. Телята вон с пальца пьют… А они что, рыжие, что ли…
Тишка выдернул из-под штанов рубашонку и, оголив живот, собрал подол в горсть.
— Клади!
— Тишка, а может, в корзину лучше? — обрадовалась Маринка.
— В корзине их ветром прохватит.
Маринка переложила котят из фартука в Тишкину рубаху и осталась стоять у реки, не пошла с Тишкой: видно, боялась, что он передумает.
— Ой, только обратно ко мне их не приноси… Если чего, так сам…
— Да ты что? — рассердился Тишка. — И не подумаю топить. Выкормлю!
Тишка оглянулся.
Маринка Петухова медленно подымалась в гору: два шага сделает да постоит.
— Иди, иди! — усмехнулся Тишка. — Уж теперь-то и назад просить будешь, так не отдам.
Но Маринка вдруг встрепенулась, обеспокоенно запричитала:
— Ой, Тиша, ты, смотри, мамке не сказывай, что это мои котята. Она ведь сразу тебя ко мне направит… Не сказывай смотри. Нашёл, да и всё… А то Варвара и на меня рассердится: «У себя, — скажет, — ферму развела, да ещё и мне эту тварь подбрасываешь».