Жемчужина Зорро

Латышева Рамина

А ведь еще совсем недавно, впервые попав в этот дом, она всерьез намеревалась вести себя с ним так, словно они обычные знакомые, и даже придумала для этого соответствующую тактику… Кого она пыталась обмануть? Ее гордость и упрямство рассыпались в прах у его ног, а осознание того, что он может рассердиться, представляло путешествие в грязи по кустам сродни пути к воротам рая.

Изабелла запустила тонкие пальцы в ослабленную прическу и с облегчением выдохнула. Сейчас она хотя бы могла думать. Так может ее последние мысли перед тем, как

она рванула прочь, были не так и далеки от истины? Ей нужно взять себя в руки, успокоиться и попробовать поговорить с ним. Слов благодарности за все, что он сделал для нее и ее семьи, у нее вряд ли хватило бы, но хотя бы начать она была обязана.

Девушка пошевелилась и потрясла из стороны в сторону затейливо перевитые волосы. Пожалуй, можно осторожно выбираться в коридор и искать молодого человека. По спине пробежал неприятный холодок. Изабелла передернулась и поправила полотенце. Оставалось понять, как внятно объяснить Зорро свое бегство.

Она еще раз пошевелила плечами и аккуратно провернулась на покатом дне в сторону выхода. Но в следующий момент уже неистово металась между бортиков ванны и, поминутно соскальзывая обратно в воду вместе с градом брызг, пыталась добраться до противоположной стороны помещения.

В дверях стоял хозяин дома.

***

Изабелла смутно помнила, как она все же выскочила из ванной и почти вскарабкалась на стену, однако уйти от преследователя, который загнал ее в угол и в конце концов поймал большим полотенцем, не смогла. Она визжала и пыталась вырваться все то время, пока Зорро, свернув ее в ожесточенно сопротивляющийся кулек, нес до своей спальни. А когда он высвободил ее из пут и начал вытаскивать из мокрой и холодной ткани, она потеряла последние запасы самообладания.

До такого состояния ее не доводило ни нападение разбойников, ни пребывание в "Клубе", ни образ сатаны в дыму, ни направленные на нее кортики, ни осознание приближающейся смерти. Чувство собственного достоинства и единение внешнего и внутреннего спокойствия были превыше всего, что бы ни случилось. Ничто и никто не мог выбить ее из впитавшегося в кровь равновесия. Ощутить ее волнение, понять ее замешательство или неуверенность, увидеть ее боль и испуг. Никто не мог узнать, что ей плохо. Что порой она не представляла, что делать. Что потерянность и одиночество после крушения тринадцати лет жизни все еще шли с ней рука об руку.

Что она боялась темноты. Что боялась посторонних шорохов. Боялась остаться одна. Ошибиться в своих чувствах. Боялась поверить людям. Не могла рассказать о своих надеждах. Никому. Даже самой близкой подруге, для которой отдаленные уголки души ее принцессы все равно оказывались закрытыми.

Она не могла отойти назад или спрятаться за чужую спину. Не могла обнаружить нетвердость походки и проявить нерешительность действий. Не могла показаться неустойчивой и незрелой. Никому. Кроме него.

Потому

что он был единственным, с кем она могла быть слабой.

Слабой до такой степени, что могла позволить себе плакать на его плече…

От страха и усталости. От нависшей неизвестности и невозможности найти твердую почву под ногами.

Ему одному она могла показать собственную беззащитность. И только его покровительства жаждала и просила. Сквозь страх и трепет. Потому что знала, что, куда бы она ни попыталась скрыться, напуганная его взглядом, силой и властью, рано или поздно она все равно оказалась бы в его руках.

Она видела это в его глазах. И слышала из его губ, когда, решив, что доживает последние минуты отмеренных ей лет перед ударом стихии в замурованной пещере, бросилась в его объятия, чтобы найти там подтверждение своим мыслям. Да, она попыталась заставить себя забыть об этом, когда картина ее порыва внезапно встала у нее перед глазами, равно как и о многих других эпизодах их общей жизни, но ощущение фатальной принадлежности, охватившее ее с первого шага на землю Калифорнии, прекратить она была не в силах.

Ей казалось, что он видит ее насквозь и читает мысли. Добирается до самых отдаленных уголков сознания, где прятались сильнейшие чувства и переживания. Он ломал все ее преграды и барьеры, все защитные стены, которые она годами возводила и упрочивала вокруг себя, вытаскивал из ее собственного ада, обманчиво представлявшегося спасением от несоответствия существующей жизни и потаенных ощущений. Он направлялся к самой сути ее естества; и чем глубже ему удавалось это сделать, тем сильнее становился ее страх перед ним.

Она понимала, что эту ночь он выбрал не только для облегчения встречи ее семьи, но и для нее в том числе, предвидя, что после двух недель разлуки и предшествовавших им событий она испугается зайти с ним за каменную дверь и захочет убежать. А гроза с ослепляющими молниями, холодный дождь, темнота, груз минувших дней и такой страшный преследователь должны были стать кульминацией ее напряженного состояния. Она понимала все это и тем не менее никуда не смогла свернуть с пути, на который он же ее поставил, вынужденно следуя каждому пункту его многогранного и дальновидного плана, начинавшегося и заканчивавшегося в его руках.

Дрожа и укрываясь у него на груди, Изабелла не имела больше сил сдерживать слезы, так долго и так усиленно подавляемые, как проявление собственной слабости. Она пряталась в его рубашку, как крохотный зверек, ища тепла и защиты, ведь только у него она могла их найти и только от него могла принять.

– Так нельзя, – слышала она в вибрирующем вокруг воздухе его низкий голос. – Нельзя все держать в себе.

Он поднимал ее лицо с нежными дорожками слез и несколько раз повторял свои слова, удостоверяясь, что она внимает их смыслу. А она снова и снова утыкалась ему в плечо, вздрагивая и заходясь в рыданиях с каждым новым его прикосновением.