Жемчужинка для Мажора
Шрифт:
И чего смешного, не понимаю?!
У меня чуть ли пар из ушей не валит от беспечности мажора, что сидит рядом.
— Скворцова, ваш доклад, — просит Разумов, протягивая руку.
Я отдаю профессору свою работу. Тот быстро пробегает по нему глазами и одобрительно кивает в конце.
— Неплохо. Хорошая работа. Теперь презентуйте.
Виктор Сергеевич расслабленно откидывается в кресле, поворачивается корпусом к доске и ждёт, пока мы с Соколовским встанем и начнём доклад.
Я мнусь. Глеб иронично косится на меня, ничего не предпринимая.
— Мы готовили разные доклады, Виктор Сергеевич. — Решаюсь я. Внутри всё замирает в ожидании ответа.
— Вот как? — Вскидывает брови профессор. — Почему? — Интересуется всё в той же невозмутимой манере.
— Мы не сошлись во мнениях. — Разводит руками брюнет, всё же решая поучаствовать в беседе.
— То, что вы не сошлись во мнениях, мне было понятно ещё на лекции. Я просил вас подготовить общий, — он делает акцент на последнем слове, подтверждая то, что Глеб был прав, — доклад. Тем самым я был бы уверен, что вы сработаетесь со Скворцовой, и больше не будете отвлекать от лекции ни меня, ни себя, ни других.
Я удивленно таращусь на Разумова круглыми, как блюдца, глазами. И, кажется, что Соколовский, не меньше меня удивлён ответом преподавателя.
Возникает небольшая пауза. Кивая самому себе, словно и без того всё ясно, Виктор Сергеевич вздыхает и выносит нам приговор:
— Что ж, всё с вами ясно, молодые люди. На сегодня вы свободны. Жду вас через неделю с общим докладом. — И поправляет сам себя, выставив вверх указательный палец. — Пардон. С двумя общими докладами. Чтобы уж наверняка сработались.
Глава 8
— Это всё из-за тебя!
Я вылетаю из дверей альма-матер и всплёскиваю руками вверх. Мне всё равно, кто меня услышит в наступающих сумерках. Белка или сокурсник — всё одно. Злость, обида и досада бурлят в крови обжигающей смесью. И мне нужно выплеснуть их наружу. Больше не могу держать в себе.
— Ну да, конечно, из-за меня, — на удивление спокойным, но ироничным тоном отвечает Соколовский, неспешно плетущийся следом за мной. — Это же не я тебя предупреждал, что надо вместе рассказывать. Не я за тобой неделю бегал, чтобы доклад вместе составить.
Я оборачиваю и лицезрею, как мажор закатывает глаза. Он останавливается посреди дворика, скрещивает руки на груди и выжидающе смотрит на меня.
— Что?! — Выплёвываю я и тоже останавливаюсь.
Мне нужно на ком-то сорвать злость и Глеб подходящая цель. Если бы не он, всего бы этого не было. Я бы спокойно училась, завела бы дружбу с Красновым. Возможно, даже встречаться с ним начала. И стипендия бы у меня была к следующему семестру.
Всё бы было нормально! Даже отлично!
Но, видимо, в параллельной Вселенной.
— Пораскинь мозгами, блондиночка, — недовольно цокает брюнет. — Вдумайся в то, что я тебе только что сказал. И признай, что не права. — Произносит так, будто разжёвывает несмышленому ребёнку.
— Да ты… — Я аж задыхаюсь от возмущения. Из глаз грозятся посыпаться искры.
Прикрываю
— Продолжай. — Янтарные глаза парня опасно сверкают в сгущающихся сумерках. Он опускает руки, после чего засовывает их в карманы широких штанов цвета хаки.
— Ты… — Произношу я, но в голове внезапно становится пусто. А на смену злости приходит жалость.
Мне становится так жалко саму себя, что я не могу сдержать поток слёз, и они тихим градом катятся по щекам. Я зло смаргиваю их, утираю тыльной стороной руки. И стараюсь не смотреть на Глеба.
Пошёл он!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом направляюсь в сторону автобусной остановки. Слёзы застилают глаза, но единственное, о чём я сейчас думаю — о том, что душу готова продать, лишь бы Соколовский не видел, как я плачу. Это моё самое твёрдое табу из имеющихся. Сколько бы Глеб ни издевался, сколько бы ни насмехался, я ни разу не плакала при нём. И не собираюсь.
Точнее, не собиралась. Поэтому убегала на голых инстинктах.
Брюнет быстро нагоняет меня. Я едва успеваю миновать сто метров от кованой ограды университета, как мне на плечо ложится огромная лапища и разворачивает меня к парню лицом.
Я всё ещё продолжаю тихо плакать, поэтому не смотрю на Соколовского. Будто, если я на него не смотрю, то и он меня не увидит. Не увидит моих слёз.
— Арина, — очень тихо и хрипло произносит Глеб.
Это настолько неожиданно, что я поднимаю взгляд. Смотрю прямо в янтарные глаза своего преследователя. Своего худшего кошмара. Но вижу в них лишь раскаяние. И растерянность.
Это настолько дико и неправильно, что я злюсь на парня ещё больше. Стучу его кулачками по груди, вскрикивая:
— Да чего ты пристал ко мне? Сколько можно портить мне жизнь? Сколько, Глеб? — Всхлипываю я. — Если бы ты не отвлекал меня от лекции Разумова, меня бы тут вообще не было! Всё из-за тебя! Всё всегда из-за тебя!
Я продолжаю бить парня по каменной груди, но силы постепенно кончаются. Редкие прохожие обходят нас стороной, но я не замечаю их. Я вижу только его — своего палача. Он испортил мне всю жизнь. И продолжает её портить по сей день. В эту самую минуту. В эту секунду. И я не могу от него никуда деться. Не могу скрыться. Он не даёт мне и глотка свободы, не оставляет в покое.
— Ты можешь… просто… оставить меня в покое?! — Делаю судорожный вдох между всхлипами. — Пожалуйста! Пожалуйста… — Я поднимаю на него заплаканный, умоляющий взгляд. Смотрю снизу вверх.
Не знаю, чего я жду от Глеба, но чего-то жду. Замираю в ожидании.
Что-то мелькает в глазах Соколовского. Что-то, что я не в силах разобрать. Его лицо кривится в болезненной гримасе, словно ему тяжело видеть мои слёзы. Но это бред. А затем в одну секунду это выражение исчезает с его лица, будто его никогда и не существовало. Будто мне привиделось.