Жена авиатора
Шрифт:
В соответствии с выбранной методикой сразу же после рождения ребенка я была почти полностью освобождена от забот о нем. Мое тело снова стало необычайно легким и гибким, я как будто летала. Няне, которую я наняла, были даны точные инструкции, как вести себя в детской. Когда мы были дома, то видели ребенка только несколько раз в день. Его нам показывали скорее как экзотического представителя флоры или фауны, чтобы мы могли им восхищаться. Когда его клали мне в руки, завернутого в очаровательный маленький сверток, я не знала, что с ним делать. У меня не было никакой привязанности к вопящему краснолицему существу, которое больше всего на свете хотело сосать свой кулак.
Я
Приходили ворохи поздравительных телеграмм вместе с цветами и подаркам – Луис Б. Майер [24] прислал маленькую кинокамеру; Эл Джолсон [25] обещал прийти к нам домой и спеть «Сонни бой» лично моему ребенку; Уилл Роджерс [26] прислал ему пони. В воскресенье после его рождения в церквях по всей стране отслужили службы; музыканты сочиняли колыбельные в его честь; его именем называли школы. Некоторые сенаторы в Конгрессе предлагали сделать день его рождения национальным праздником.
24
Луис Б. Майер (1884–1957) – один из первых американских кинопродюсеров.
25
Эл Джолсон (1886–1950) – американский артист и певец, стоявший у истоков популярной музыки США.
26
Уилл Роджерс (1879–1935) – американский ковбой, комик, актер и журналист.
Я никогда не видела Чарльза таким взволнованным, а потом, когда все было закончено, таким гордым, как в тот день. Он был еще более горд, чем тогда, когда я в первый раз самостоятельно вела самолет. Он держал меня за руку до того момента, когда боли стали слишком сильными и вокруг меня засуетились врачи и сестры, и не отходил ни на минуту. Даже чтобы выкурить сигарету или совершить еще какой-нибудь огорчительный поступок, которые так часто делают мужчины в такие минуты. Он оставался рядом, и каждая деталь этого дня отпечаталась в моем сердце. Мне навсегда врезалась в память эта картина: морщины волнения на его всегда гладком лбу, его успокаивающее бормотание, когда я почти не могла разобрать слов, и это от мужчины, который был всегда так скуп на эмоции.
И потом его лицо, когда я очнулась – рот открыт в изумлении, он смотрел на своего сына, как на какое-то чудо, словно не верил, что это могло стать логическим результатом предыдущих девяти месяцев. На лице Чарльза больше не было маски вежливости, которую он носил постоянно, на нем теперь отражались надежда и восторг.
Именно поведение моего мужа, его ранимость и беспокойство за меня потрясли меня в тот день, а не поразительный факт появления на свет нашего ребенка. Небольшое удивление, и только. Потребовалось время, чтобы понять и оценить это
Но теперь, в его первый день рождения, осознание важности этого события пришло ко мне. Я влюбилась в своего сына приблизительно через такое же время, которое потребовалось мне, чтобы влюбиться в его отца. Не сразу, а после ряда все более удивительных событий. Когда он в первый раз улыбнулся. Когда он в первый раз помахал ручкой, увидев меня. Когда я в первый раз смогла расчесать его кудряшки – рыжевато-белокурые, как у Чарльза. Когда он, сидя у меня на коленях, в первый раз погладил меня по лицу, изучая его почти так же скрупулезно, как когда-то делал его отец, как будто пытался запомнить на всю жизнь.
У меня чуть не разорвалось сердце, когда он в первый раз сказал «мама» и посмотрел не на меня, а на няню.
– Думаю, мне следует отдать в печать одно из этих фото, – проговорил Чарльз, надевая крышечку на объектив своего «Кодака», – возможно, это удовлетворит этих стервятников, этих проклятых газетчиков. Как минимум это даст им новый материал, чтобы не писать про очереди за хлебом и про гувервилли [27] .
Стоял июнь 1931-го; депрессия больше не была кошмарной фантазией, а стала мрачной реальностью. Однако в манящем тепле раннего летнего солнца было легко представить, что здесь, в доме моих родителей, мы находимся в дивной сказке. Мама и отец на время приехали из Вашингтона, где папа теперь был младшим сенатором от Нью-Джерси. Дуайт чувствовал себя лучше, занимаясь с частным учителем и по-прежнему находясь в санатории в Массачусетсе. Кон проводила дома летние школьные каникулы.
27
Палаточные трущобы времен экономического кризиса в США, начавшегося в 1929 году.
Сады, казалось, все распустились прошлой ночью, стараясь изо всех сил украсить ранние побеги невероятно яркими цветами. Поляна, за которой ухаживала целая армия садовников, была такой зеленой, такой ухоженной, что казалась искусственной. Именинное пирожное моего сына было любовно приготовлено нашим поваром. Бетти Гоу, новая няня, застыла на заднем плане в своем легком наряде и голубом свитере, наброшенном на плечи, готовая взять ребенка, если он начнет капризничать.
Но тени уже сгущались вокруг нашего идеального маленького мирка.
– Если ты не дашь фото с его дня рождения, – сказала я Чарльзу, когда все остальные направились в дом, чтобы отнести подарки, – газеты наверняка начнут писать всякую ерунду о том, что с ребенком не все в порядке.
– Мне не нравится предлагать своего сына как выкуп, – пробормотал Чарльз, пристально оглядывая сад, как будто выискивая фотографа, притаившегося за деревом, – зачем им это надо?
– Если мы не дадим им информацию, они напечатают от себя какую-нибудь чушь. Мы не дали им сделать фотографии после его рождения, и они тут же отомстили, написав, что он не совсем нормальный.
– Ты не должна переживать по поводу того, что они пишут. Сколько раз я тебе говорил! – Чарльз бросил на меня сердитый взгляд.
На фоне ярко-синего неба глаза его уже не казались такими голубыми, хотя были ясными и спокойными, как всегда. Его лоб был таким же холодным и гладким; ни морщинки, хотя ему уже скоро тридцать. Он по-прежнему напоминал того серьезного молодого человека, который совершил трансатлантический перелет и приземлился в Париже, только белокурые с рыжинкой волосы начинали немного редеть, и появились легкие морщинки вокруг глаз.