Жена Болотного царя
Шрифт:
Как оказалось позже и исключительно со слов Берна, подходящего оружия для меня просто не существует в природе
***
— Руки твои кривые, глаза твои косые, — ворчал медведище, щурясь на целехонькую, еще ни разу не продырявленную дощечку — мою мишень, — и сама ты нескладная, разладная.
— Будешь и дальше над ухом зудеть, в тебя прицелюсь, — раздраженно пригрозила я, растирая плечо. От непривычного напряжения руки противно болели, — и с такого расстояния не промахнусь.
Я уже раз сто успела пожалеть о том, что попросила Сэнар меня обучать. Ходила бы и дальше стрелковым
И если в первый день обучения у меня получалось хоть что-то — например из десяти стрел засадить, пусть и в край дощечки, хотя бы одну, то сегодня дело совсем не ладилось.
Ксэнар смотрел, я не хотела перед ним облажаться и против воли уже дюжину стрел послала в снег. Целая мишень обидной насмешкой висела между деревьев.
— Руки слабые, — вынес вердикт Ксэнар, — лук тебе не подойдет, хочешь стрелять, возьми самострел.
Меня это не то, чтобы обидело, я и сама уже давно поняла, что хорошим лучником мне не стать. То, что со стороны казалось простым, на деле было сложной наукой. И дело было не только в слабости моих рук, просто я так и не смогла для себя уяснить, как нужно правильно хвататься за тетиву, постоянно чего-то боялась, пуская стрелу, и вечно во всем сомневалась.
А наш вожак просто оказался достаточно сострадательным, чтобы не топтаться по моим чувствам, озвучивая все мои недостатки.
— На этом стоит закончить, — решил Ксэнар, взглядом велев Ашше забрать у меня лук. Стрелы собирал Сэнар, пока Берн отвязывал мишень. Все были при деле, и только лишь одна змеевица стала свидетелем того, как, ничего не говоря, наш загадочный вожак потащил меня куда-то за собой, крепко держа за руку и ничего не объясняя.
Я покорно следовала за ним, с трудом пробираясь сквозь снег, доходивший мне почти до середины бедра. Не выбирая легких путей, Ксэнар потащил меня к капищу прямо через небольшую березовую рощицу.
Заговорил он, только лишь когда идол Волчицы можно было разглядеть во всех деталях.
— Сегодня последний день в этом году, когда праматерь смотрит на нас, — пояснил он, проводя меня мимо деревянных, стабильно недружелюбных, стражей, — рассказывай, что хотела.
— А? — прошло достаточно много времени, чтобы я успела забыть о многом. Например, о том, что планировала ему во всем признаться.
— Ведьмы. Что им от тебя надо?
Ведьмы были далеко, опасности я не чувствовала и не очень хотела рассказывать ему об одной значительной встрече с хту-наанским жрецом.
Но я обещала, а Ксэнар смотрел так терпеливо и спокойно, что не рассказать я просто не могла.
— За прошедшую седмицу я разобрался со всеми делами, что накопились за время моего отсутствия. Теперь я готов взяться за твою проблему.
— Это не то, чтобы проблема… — неуверенно начала я, но потом просто плюнула на все и рассказала, как оно так получилось, что я могу разговаривать с выходцами.
Нет, конечно, официальное объяснение моих несомненных талантов уже было озвучено еще в самом начале. Все списали на
Я ему об этом даже как-то сказала, на что получила весьма однозначный ответ.
— Зачем мне знать то, чего ты не хочешь рассказывать? Я чувствую, что ты не опасна, этого достаточно.
И сейчас, рассказывая ему о светлячке, я очень надеялась, что ничего не изменится, и он не пожалеет о том, что не узнал обо все сразу.
О том, что воины, в отличие от жрецов, имели более сильные тела и толстую кожу, Ксэнару было известно уже давно. Сэнар не поленился рассказать о своем мире многое, например то, что их светило почти не греет и едва светит, и, в отличие от нашего солнца, не жжется.
Но вот чего наш вожак точно не знал, так это того, что жрецы все же хотят попасть в этот мир, чтобы наконец все закончить.
Если я правильно поняла светлячка, а я очень надеялась, что не ошибаюсь, они смирились с тем, что их изгнали из этого мира, и не одобряли попыток своих воинов вернуться в него силой.
— Если они придут раньше, чем мы придумаем, как закрыть проход, то я их выслушаю, — пообещал Ксэнар, когда я закончила рассказывать о том, с какой, собственно, целью, светлячок наградил меня переводчиком.
Меня это вполне устраивало. Хотя и были некоторые сомнения, что жрецы успеют морально и физически подготовиться для выхода в этот мир.
— Это все, конечно, замечательно, но можно я теперь задам тебе один вопрос?
Ксэнар, удивленный тем, что я прошу разрешения на вопрос, кивнул, чуть заметно улыбнувшись.
— Что значит «последний день, когда праматерь смотрит на нас»?
— Через три дня конец года, — пояснил он, уже давно перестав удивляться тому, что я не знаю элементарных вещей. Иногда Ксэнар забывал, что я не из этого мира, пришла сюда не так давно и мало что еще знаю, но, как правило, помнил, что я пришлая, и честно старался все объяснить, — с концом года она уйдет на покой и проспит до первого полнолуния нового года.
— И что, вы все это время будете без защиты богини?
Поразительно, но факт: меня действительно беспокоило то, что Волчица не будет присматривать за нами аж целых несколько недель.
— У нас есть хранители, — Ксэнар улыбался, просто стоял и лыбился, ясно улавливая все мои эмоции. Его забавляло то, как я, совсем недавно еще боявшаяся их мохнатую Мано-Аль, теперь переживаю из-за того, что она ненадолго нас покинет, — но если ты хочешь сдержать обещание и поднести ей дар, то лучше поспеши на кухню. Алис поутру ушел в лес на поиски достойной жертвы для праматери.
Пирог мне предстояло печь самой, и лучше было бы поторопиться. Потому что отказываться от своего обещания я не хотела, а все подношения Волчице делались либо на рассвете, либо на закате. А зимний закат — дело скорое.
***
Алис вернулся с охоты веселым. Потеряв где-то рукавицы, он нашел увесистого кабана. Пушистые уши, длинная морда, прямой хвост, он был совсем не похож на домашних, откормленных свиней. Было в нем что-то дикое, гордое, что-то такое, чего не мог скрыть даже обычный, вполне свинячий пятачок.