Жена для чародея
Шрифт:
– Да, знаю. Именно потому я и испытал такое облегчение, поняв, что вы еще не… - Фитцледж покраснел, - не заняты.
Анатоль мельком глянул на часы. Наверное, Медлин уже легла в постель, и к ее нагому теплому телу прикасаются прохладные простыни…
Мысленно он выругался, послав священника ко всем чертям. Потом безнадежно вздохнул и сказал:
– Ладно, старина. Я могу уделить вам пятнадцать минут, но не больше.
– С глазу на глаз, - попросил священник.
Анатоль велел слугам выйти. Едва за ними закрылась дверь, он усадил Фитцледжа за стол и налил ему вина. Не успел тот пригубить
– Ну, так что у вас случилось?
– Надеюсь, что ничего серьезнее глупых старческих страхов, но… - Фитцледж подкрепился глотком вина.
– Этим утром в церкви произошло нечто странное.
– Так оно и есть. Я женился.
Священник, однако, не откликнулся на шутку Анатоля. Он смотрел в бокал с вином, и тень раздумья туманила его ясные глаза, словно грозовая туча, наползающая на безоблачное небо. Старик и вправду был очень обеспокоен.
Анатоль присел рядом с ним.
– Расскажите мне, что случилось, - попросил он уже мягче.
Фитцледж отставил бокал, руки его слегка дрожали.
– После того, как вы и ваша жена покинули церковь, я заметил на церковном дворе женщину. На ней был длинный плащ с капюшоном, так что лица ее разглядеть я не мог, видел только, что она рыдала над могильной плитой. Она оставила розу на могиле Тайруса Мортмейна.
Брови Анатоля взлетели вверх. Мортмейн! Этого имени он научился бояться с детства. Заклятые древние враги, подлое и злобное племя, издавна домогавшееся земель, Сентледжей! Кровная вражда между Сентледжами и Мортмейнами длилась не одно столетие и давно стала легендой. Когда это имя слышал дед Анатоля, он неизменно отворачивался и сплевывал на пол.
Анатоль не плюнул, а просто выругался:
– Тайрус Мортмейн! Этот мерзкий ублюдок! Кто может его оплакивать, кроме круглого идиота или… или…
– Или другого Мортмейна, - докончил за него Фитцледж.
Анатоль задумался, но быстро отверг эту неприятную мысль.
– Нет, это невозможно. Все Мортмейны мертвы, а последний из них уничтожен несколько лет назад. Мне рассказывали, что после убийства моего дяди Уатта мой дед преследовал Тайруса, чтобы положить конец его злодеяниям. Он загнал врага в его собственный дом. Вы ведь сами там были в ту ночь, разве нет?
– Да, я хорошо помню эту страшную историю. Чтобы не попасть в руки преследователей и избежать правосудия, Тайрус заперся в доме вместе со всеми слугами и домочадцами и поджег его. Он не пощадил даже жену и дочерей.
– И никто не мог спастись?
– Из такого пекла?
– Фитцледж содрогнулся.
– Нет. Удалось вытащить только самого Тайруса - живым, но сильно обгоревшим. Он прожил еще ровно столько, чтобы успеть раскаяться, и умолял меня похоронить его на церковном дворе. Ваш дед сильно разгневался, узнав, что я исполнил эту просьбу, но разве мог я отказать умирающему?
Фитцледж вздохнул.
– Я справил самую простую поминальную службу, на которую никто не пришел. Кем же могло быть несчастное создание, плакавшее на могиле Тайруса? Через столько лет… Когда я приблизился, женщина исчезла так быстро, что я испугался. Мне пришло в голову, что это… дух.
– Вряд ли, Фитцледж. Дядя Адриан всегда говорил, что в Мортмейнах есть только одна хорошая черта: уж если они умирают, то
– Тогда кто это мог быть?
– Не знаю.
– Анатоль откинулся на спинку стула, потирая онемевшее плечо. Наследие Сентледжей мучило его все эти годы, но, по крайней мере, от одной пытки он был избавлен. От Мортмейнов. Если они войдут в его жизнь, она превратится в сущий ад.
– Женщина могла быть кем угодно, - пробормотал он.
– Нищая цыганка или полоумная деревенская девка, которая по безграмотности перепутала могилы…
Анатоль помолчал и неохотно добавил:
– Но для вашего спокойствия, Фитцледж, я займусь этим делом.
– Благодарю вас, милорд. Для меня будет большим облегчением, если вы сделаете это как можно скорее.
Надеюсь, не сию минуту, - сухо сказал Анатоль.
– Ах, нет. Например, завтра.
– Фитцледж улыбнулся, обычная безмятежность духа постепенно возвращалась к нему.
– Простите меня, милорд, за то, что так надолго оторвал вас от юной жены.
– Да, я уже давно приказал ей подняться в спальню.
Фитцледж так и подскочил на стуле, возмущенно округлив глаза.
– При… приказали?
– Да.
– Как служанке?
Ощутив явное неодобрение священника, Анатоль надменно выпрямился.
– Я привык приказывать и не собираюсь менять своих привычек ради жены.
– Но, милорд, когда человек женится, кое-что в его жизни должно меняться!
– Например?
– Например, порядки в доме. Я был очень огорчен, узнав, что кузина и горничная Медлин покинули ее.
– Моей вины тут нет. Можно подумать, я с ружьем в руках выгнал из дома этих глупых гусынь!
– Конечно! Зачем тебе ружье?
– пробормотал Фитцледж себе под нос, потом продолжал вслух: - Но вы должны понимать, что теперь, когда у вас появилась жена, вам потребуются новые слуги.
– У меня достаточно слуг.
– Я имею в виду женскую прислугу.
– Нет! Меня вынудили жениться, но я не позволю, чтобы мой дом наводнили своры болтливых сплетниц.
– Но Медлин не может жить в доме, где нет ни единой женщины!
– Отчего бы и нет? Я ведь живу так уже много лет и не испытываю никаких неудобств.
– Анатоль безнадежно махнул рукой, понимая, насколько неубедительны его возражения.
– Ладно, так и быть! Наймите деревенскую девушку, если вам, конечно, удастся найти такую, которая согласится служить в замке Ледж. Пусть она заменит Медлин сбежавшую горничную. И довольно!
Он встал, бросил нетерпеливый взгляд на дверь.
– Что-нибудь еще?
– Боюсь, что да, милорд. Вам следует научиться понимать женщин. Они совсем не похожи на мужчин.
– Не поздновато ли учить меня этому, Фитцледж?
– усмехнулся Анатоль.
– Надо было заговорить об этом, когда мне исполнилось тринадцать.
– Тринадцать?!
– Священник был явно потрясен.
– Вы хотите сказать, что еще в тринадцать лет впервые… - Он замялся.
– Впрочем, неважно. Не хочу этого знать.
– Фитцледж вскинул руку, словно защищаясь от ненужного ответа.
– Я только хочу довести до вашего сведения, милорд, что, когда мужчина находится во власти любовного чувства, он живет лишь настоящим - а вот поведение дамы в супружеской спальне во многом зависит от того, как с ней обращались днем.