Жена изменника

Кент Кэтлин

— Поэтому-то я и здесь.

Роберт сунул руку в висевший у пояса мешок, достал оттуда яблоко, идеально круглое, с одного бока розовое, с другого зеленое, и протянул его в качестве подарка:

— Из сада генерала Гукина.

— Не знаю я никакого генерала Гукина, — сказала она и немного замешкалась, прежде чем взять яблоко.

— Тогда пойдемте со мной, — предложил он. — Я вам расскажу.

Он указал на рощицу в стороне от тропинки. Томас взял Марту за руку, и они все отошли под кроны росших поодаль деревьев. Прислонившись к тонкому стволу, Марта на мгновение поднесла к носу яблоко

и вдохнула исходящий от него аромат, похожий на запах розы, только с кислинкой. Она взглянула на Томаса, ожидая, что он намекнет ей, в чем дело, но он стоял в стороне, задумавшись и глядя себе под ноги. Марта сжала руки под передником и вся напряглась в ожидании, прекрасно понимая, что хорошим новостям не требуются такие прелюдии.

— Мы оба, Томас и я, знаем генерала Гукина со времен гражданской войны. Как и мы, он сражался на стороне парламента. Сейчас он здесь, в колониях, и у него много земли — садов и полей. У него есть и свои люди, к которым принадлежу в том числе и я. Мы с Томасом пересекли океан вместе с генералом.

Он замолчал и выжидающе посмотрел на Марту, словно забежал слишком далеко вперед и теперь ждет, когда она его догонит.

Марте вдруг вспомнился испуг, который охватил ее, когда жестянщик задул свечу, — темнота, отчаянные попытки найти замок, когда она шарила руками по двери. И название, которое он прокричал, лишь только она ступила за порог.

— «Благоразумная Мария», — сказала она. — Корабль, на котором вы плыли, назывался «Благоразумная Мария».

Роберт наклонил голову в знак согласия.

— Там были другие, — продолжала она, повторив слова Томаса. — Другие, которые тоже приплыли сюда вместе с вами, потому что оставаться в Англии значило бы... подвергаться опасности.

Роберт рассмеялся, запрокинув голову:

— Это вы хорошо сказали, хозяйка.

Томас предостерегающе поднял руку.

— Марта... — сказал он.

Посмотрев ему в лицо, она поняла, что он за нее боится.

— Генерал Гукин нашел нам убежище, — продолжал Томас, — и по мере сил помогает тем, кто вместе с ним прибыл в колонии. Все мы связаны одною судьбою. Попадется один — за ним последуют остальные. Я не стал бы предлагать тебе взять фамилию, которая может означать тюрьму или смерть, если бы ты оставалась в неведении касательно всей правды. — Он подошел ближе и взялся за ветку над ее головой. — Мы с Робертом спим спиной к стене. Одно неосторожное слово — и какой-нибудь деревенский новичок, а с ним и все его внуки получат достаточно монет, чтобы жить по-королевски.

Руки Марты, спрятанные под передником, сжались, ногти вонзились в кожуру яблока. Отвернувшись от Роберта и встав так, чтобы только Томас мог видеть ее лицо, она спросила:

— Почему ты не мог мне об этом сказать, Томас? Разве ты мне не доверяешь?

— Не в том дело, что не доверяю, Марта. Просто у нас так заведено. Безопаснее и для нас, и для тебя. Если мне суждено попасться им в руки, Роберт сделает все, чтобы тебя защитить.

— Вы должны были увидеть мое лицо, а я ваше, — сказал Роберт, оторвавшись от дерева, к которому стоял прислонившись. — Хотя, по правде говоря, мне тут повезло больше, чем вам.

Томас повел ее назад на тропинку, и она, запинаясь, шла следом, размышляя над тем, что знала

о его жизни до появления в Биллерике, и над тем, о чем могла лишь догадываться. Ей было известно, что он был женат и сражался в двух странах под предводительством лорд-протектора Кромвеля, теперь объявленного преступником в Англии и в колониях. Но один вопрос, который ее так мучил, до сих пор оставался не заданным.

Томас ждал ее на песчаной тропинке, стоя рядом с Робертом, и солнечный свет падал на них в виде огромных колонн сквозь пыль засушливого лета. Оба смотрели на Марту с какой-то особой серьезностью, ожидая, когда она ступит на тропку с края поляны. Если бы она сейчас повернула назад, то могла бы, пройдя мимо дома Фитча, а потом следуя изгибам ручья, добраться до дома Тейлоров. Там она могла бы взять мотыгу и начать выпалывать вьюнки, разросшиеся среди кукурузы, пока не выдрала бы все сорняки, оставив чистые полоски земли, ряд за рядом, ряд за рядом, в бесконечной череде почвы, камней и песка, пока сама не покрылась бы грязью с ног до головы. Но вместо этого Марта спросила:

— Ты Томас Морган?

Последовала совсем небольшая пауза, но не потому, что Томас прикидывал, как получше солгать, а, скорее, потому, что подыскивал нужные слова, — так медлит человек, передающий другому тяжелый груз. Марта почувствовала, что страх отступил, и вместо него ее охватило какое-то жуткое волнение, сродни боевому азарту. Перед ее мысленным взором пронеслась вереница образов: волны марширующих в боевом порядке людей, скрежет железа по коже, рев умирающих лошадей и солдат. Поэзия крови.

— Да, — ответил Томас.

Повернувшись, Роберт, не прощаясь, двинулся в том же направлении, откуда пришел, но шагов через двадцать обернулся и крикнул:

— Я буду рядом, хозяйка. Не волнуйтесь!

Некоторое время спустя Марта разломила яблоко и большую часть отдала Томасу, который съел ее в два укуса вместе с кожурой и сердцевиной, проглотив все горькие косточки — семена, которые неизменно сохраняются после гибели плода, твердые и неподатливые хранители тайн.

В последующие дни Марта редко говорила с Томасом, но всегда находила случай постоять рядом, и ощущение, которое тогда возникало между ними, домашние не осмеливались нарушить даже малейшим вмешательством. Джон перестал добродушно подшучивать и тихонько выходил из общей комнаты или хлева, если этим двоим случалось оказаться там вместе. Волнуясь из-за приближающихся родов и все больше времени проводя в постели, Пейшенс не упрекала Марту, что та слишком подолгу остается наедине с Томасом, и только просила слабым голосом, чтобы кузина то принесла пить, то поправила ей подушку.

Восемнадцатого июля начались схватки. Когда Пейшенс мылась, воды начали отходить тоненьким ручейком, и Джона с повозкой быстро послали за Мэри, которая должна была помочь принимать роды. На клочке бумаги Марта написала сестре, чтобы та привезла кистевидный клопогон, поскольку схватки были медленные и вялые. Марта знала, что Пейшенс сама ни за что не станет его принимать — она презрительно называла клопогон «корнем краснокожих дикарок», — но Марта могла бы потихоньку бросить его в бульон роженицы, если у той под конец иссякнут силы.