Жена напрокат
Шрифт:
Так что мать с дочерью свалились в мягкий аромат лета и счастливо расхохотались.
– Хрю-хрю? – извинительно спросила снизу благодушная хавронья.
Её вопрос я осмелюсь лишь подстрочно перевести как «Вы кто?»
– Хрю-хрю! – прощебетала в ответ Рита. – Свои! Да свои!!!
В пряной прохладе сена Рита скоро уснула и уронила руку на грудь матери.
Матери жаль будить дочку.
Не двигаясь, Клавдия долго смотрела в пролом крыши на чистое небо. Слушала море, слушала охавшую внизу от жары хавронью.
Мало-помалу
Перед дочерью?
Перед выброшенными в вагонное окно свёртками с добротным харчем?
Перед бабунюшкой в обдергайке?
«Интересно, а как она вызнала, что я деревенского разлива? Или птаху и без паспорта видать по полёту?… Да, и я, и Рита родом отсюда, голохватовские. Всего десятое лето в городе… Куда ни залетишь, а душа домой кличет всегда…»
Сон закрыл ей глаза.
Ей нигде так сладко не спалось, как на сеновале.
Д о м а.
1994
Гордый жмурик
Дороже здоровья только лечение.
Операционная.
Стол.
Молодой хирург развалил страдалика, как кабана, искренне подивился нежданно открывшемуся в лёгкой дымке внутреннему миру больного и забыл, что делать дальше. Он срочно вспомнил, что все свои знания забыл в непрочитанном учебнике.
Делать нечего. Надо бежать на свидание с учебником.
Он торопливо содрал с головы нелепо нависавший в изломе бывший белым то ли поварской, то ли шутовской колпак, на бегу швырнул в угол также бывший белым халат и побежал.
Прибегает – районная библиотека ушла в декрет вместе с библиотекаршей.
Соседняя капремонтируется.
Центральная санитарит.
А уже вечер.
А дом рядом.
А по видаку скоро очередная серия «Богатые тоже плачут».
Ну как пропустишь?
И он побежал смотреть богатые слёзы.
Когда хирург пришёл снова в операционную, больного на столе не было.
Откуда-то из недр тишины придавленно горевала музыка.
Он выглянул в окно.
По улице брела похоронная дивизия.
И впереди, как знамя, несли на руках бывшего больного.
«Чёрт побери этих больных! Какие нетерпеливые пошли! Потерпел бы! Полежал бы на столе какой денёк… Не пашут же здесь на тебе! Для этих же барбосов стараешься! По последнему медписку хочешь отоперировать. А прибегаешь – он уже на кладбище отъезжает. Ну куда спешат? Ну куда спешат? Разлёгся в гробу как анафема! Маши не маши, даже пальчиком не шевельнёт в ответ. Горде-ец. Закушался дядя!»
1994
Утренние хлопоты
Осень в Ясеневе
Соавторы, или Сопение как двигатель творческой мысли
Дождь гулял под зонтиком…
Как я ни тужился, телега дальше не ехала.
– Сочиняй стишок с этой первой строчкой, – положил я свою строчку перед Гришей.
Сын солидно, авторитетно засопел, будто в одиночестве переносил на новое место Эверест.
Весь и сразу.
Тяжёлое сопение живо пробило затор где-то в недрах странной поэтической машины, и совсем скоро стих легко, с приплясом выбежал наружу.
Дождь гулял под зонтикомПо радуге весь день.И вдруг свалился с радуги.Споткнулся о плетень!Мой маленький Григореску автоматом оттарабанил три последние строчки.
Я только в такт подмыкивал.
Вроде получалось дуэтом. Оба-два сочиняли!
Вот мы и докопались до точности, кто что сложил.
25 августа 1998 года. Вторник.
(Газета «Труд», № 113 за 2000)
Сапоги
Пирожок
Если ваша жена – клад, вам причитается двадцать пять процентов.
Слыхали? У нас муж любимую жену убил.
Пирожком.
Всё Ясенево так и присело.
Что за пирожок? Где добытый? Кем выработанный? Чем начинённый?
Без суда разве доедешь до точности?
И вот уже на суде, из-за решётки обезьянника, муж раскладывает правду-матку по полочкам.
– Не убивал я… Мы ж двадцать два года отжили!