Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— Так, личинка Буратинки! — вознегодовала я, яростно выдергивая руку из деревянной руки Лешего. — А ну быстро отпустил! Сейчас повязку сниму, влюблюсь в тебя и буду тебя на старости лет допекать! Пусть жена твоя ревнует!
— Ой, не надо! — перепугался Леший.
Я не знала, что происходит вокруг. Но всячески пыталась вырвать руку из цепкой коряги Лешего.
— Испишу весь подъезд! — угрожала я. — Пойдет жена за хлебушком и узнает, что у мужа появилась любовница! Выберусь отсюда, буду звонить каждую ночь и дышать в трубку, как маньяк!
— Не выберешься! — послышался голос Лешего.
Я вспомнила про безделушку, что дала Ягиня. Даже если она способна исполнить желание, то тратить его нужно на что-то очень важное! А не на разборки с Лешим!
— Мизгирь! — позвал Леший.
Я слышала вой метели. Снежинки били острыми льдинками по лицу.
— Иди сюда! Невестушка твоя что-то заартачилась! — послышался голос Лешего. — Девка! Не дури! Сама свое счастье на несчастье меняешь!
Коряги лезли к моему лицу, пытаясь развязать повязку.
Я помню, как дернулась, вырывав руку и опрокинувшись на спину, упала в сугроб. От страха, я открыла глаза, видя, как мелькнуло небо и … лицо Карачуна.
— Где? Где она? — послышался голос Мизгиря. Он пробирался по сугробам. Где-то завывала Метелица, ревел Буран.
— Ой, дуреха! — плакал скрипучим голосом Леший. — А ты! Охламон! Бегать быстрее научись! Вот! Еще одну девку загубили!
Я лежала и смотрела на знакомое лицо, пытаясь понять, что изменилось.
Меня подняли из сугроба и неловко отряхнули огромной лапищей.
— Все, все! Убираюсь! — проскрипел Леший и тут же коряга застыла, а Мизгирь попятился.
Что изменилось? Я еще не поняла! Вроде бы все по-прежнему… Я смотрела в серые глаза и понимала, что надо мной не дерут горло веселые птички, не порхают сердечки, не хочется обвешать его фотографиями всю стену и каждое утро облизывать их взглядом.
— Не поняла, — пробурчала я, пытаясь после темноты привыкнуть к свету и краскам. — А где любовь?
Я снова посмотрела в серые глаза. Мне и раньше хотелось к нему прижаться и шипеть на всех, что это мои плечи, мои руки.
Поляна пустела со скоростью звука. Может, в этом был виноват снегопад, а может что-то другое…
Ой, а вдруг это появляется постепенно? Не сразу?
Только Метель все еще завывала вокруг нас снежным вихрем.
И? Где фанфары? Насекомые в животе? Где это желание срастись сиамскими близнецами и стадом ходить в туалет? Где внутренняя инструкция, требующая приковать любимого к батарее своего сердца, вытирать соплинки, сдувать пылинки… Даже желание варить борщ до скончания веков в пятилитровой кастрюле почему-то не появилось! Может, он мне носок даст, чтобы я понюхала? Если через пять минут буду тереться об него щекой, то это любовь… По уверению моих знакомых и подруг, познавших это светлое, искреннее и радостное чувство.
Мне было обидно… До слез.
Почему солнышко ярче не светит? Где желание кружиться в снежинках и хихикать, как идиотка?
Хотя, может, то, про что мне рассказывали это вовсе не любовь? А влюбленность? Игра гормонов? Настроение?
— Снегурочка, — послышался голос Елиазара. Меня как-то грубовато и неловко погладили по голове.
В этот момент произошло что-то странное. На сердце словно потеплело. Как будто бы я долго не могла согреться. Но стоило ему ко мне прикоснуться, как вдруг я согрелась.
Я мысленно умоляла его не убирать руку. Это прикосновение отзывалось приятными и почему-то волнующими мурашками по коже.
В сердце стало горячо-горячо… Настолько, что мне стало как-то не по себе… Внутренний холод боролся с внутренней теплотой…
Такое чувство, словно я погружаюсь в теплую ванну после тяжелого трудового дня. А тяжелый трудовой день напоминает любовника. Он так же обматывается одеялом, закуривает и говорит: «Ну что? Тебе понравилось, детка? Давай завтра повторим?».
Мне казалось, что даже мои щеки горели. И тут впервые я почувствовала, как по щеке что-то стекает…
Промокнув пальцы, я увидела… воду… Мои слезы больше не были льдинками… Они были обычной водой…
— Это что еще такое! — прорычал Елиазар. И тут, словно в подтверждение его слов лес пронзили ледяные ветра.
Внутри меня из блаженного, приятного тепла стал разгораться настоящий пожар.
— Слезы, — растерянно прошептала я, показывая воду на пальцах. — Мне кажется, что я… я… таю…
Глава двадцать вторая. На снежных покрывалах
— Ну, Леший, — послышался грозный голос, сотрясая все в округе.
— А я откуда знал? Я не знал! Думал, как лучше! — послышался голос Лешего. Он был везде и нигде одновременно!
Я почувствовала, как меня схватили двумя руками… А я вцепилась в драгоценности на одежде мертвой хваткой.
— Иди сюда, девица, — послышался голос. Мою голову запрокинули, глядя на тающие слезы. Я почувствовала, как в мои полуоткрытые от изумления губы вдохнули холод… Его губы были так близко, и я жадно ловила каждый его морозный выдох. С минуту я дышала его холодом, чувствуя, как он растекается по мне.
Слезы стекали тающими льдинками, пока я, встав на цыпочки, глотала белоснежный дымок стужи, текущий из его губ…
Я задыхалась чужим дыханием…
В этот момент он сделал то, что казалось невозможным… Смял меня в жадном поцелуе… Он наклонился ко мне и прильнул ртом к моим губам.
Я задыхалась его поцелуем, жила им… Мне казалось, что как только поцелуй закончится, я растаю в его руках… Огромная рука лежала на моей талии, а вторая держала за мокрый от тающих слез подбородок.
Я почувствовала, как мои ноги оторвались от земли… Одна слеза упала на его драгоценный наряд. Вторая скатилась на его щеку…