Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
Я опасливо посмотрела в окно, видя, как сверху вниз пролетаю коровьи лепешки снега. Наконец-то я отважилась спросить, выковыривая на бумаге треугольнички и кругляшки.
— А где Елиазар? — спросила я, старательно пытая снежинку. — Я бы хотела с ним поговорить по поводу моего заточения.
Просто сугроб набирался не так быстро, как я надеялась.
Звери переглянулись.
— Мы звали его… — заметил Буран. — Он так и не явился. Я хотел, чтобы он знал, что ты проснулась.
— Ах, не придет, — усмехнулась я, чувствуя себя искусительницей
Я посмотрела на «снежинище», решив не резать ее дальше. Ничего-ничего, после того, как такая снежинка ему в голову прилетит, он явится сюда. И тогда мы поговорим на тему: «Ляжь, поспи и все пройдет!»
Чувствуя себя злобным террористом, взявшим в заложники весь лес, я продолжала резать снежинки. И главное, что ни разу не повторилась!
Я вспомнила, как в детском саду воспитательница вздыхала и говорила, что таких снежинок, как у меня, не существует. Я тогда огорчилась. Ну, что Зоя Павловна! Хорошо смеется тот, у кого в руках ледяные ножницы.
Прошло еще полчаса. Сугроб еще чуть-чуть приподнялся. Я стала честно халтурить. И резать по две-три одинаковые одновременно.
Звери смотрели на меня с подозрением. Они подозревали, что у меня есть скрытый талант. Но он настолько скрытый, что я все никак не открываю его.
— И вот еще! — засунула я под перину десяток снежинок.
— Может, отдохнешь? — предложили мне, глядя жалобно-жалобно.
— А кто вместо меня, Снегурочки, снежинки резать будет? А? — удивилась я, клацая ножницами. — Фредди Крюгер?
Мои снежинки пора было ставить на вооружение. И присваивать им максимальную степень опасности. Или вполне можно было запугивать соседей, и проводить репетицию радиационной зимы.
Жертвы маньяка с ножницами перекочевывали под перину. Что творилось на улице, я даже боялась смотреть. Мне казалось, что лес придется откапывать.
— Жаль, что Елиазар не придет, — заметила я, вырезая очередную елочку.
Я резала снежинки весь вечер. Ну и выдержка у мужика! Мне казалось, что он втайне надеялся, что однажды я научусь вырезать маленькие красивые снежинки. Теплилась в его душе надежда. Поэтому он и не являлся.
— Помогите! Спасите! — донесся до меня женский голос.
— Чив-чив-чив, — слышались голоса воробьев, которые летели в сторону моего окна. Их внезапно смело снежинкой.
— Ой, — перепугалась я, бросаясь к окну и раздвигая рукой сугроб.
— Чив-чив-чив! — пискляво орали воробьи.
— Ну и дерьмовые погоды! — басом заметила Марфуша. Или Аленушка.
— Что случилось? — удивилась я, видя, как стая влетает в замок.
— Чивовек! Чивочек! Чичивек! — пищали воробьи, атакуя меня, словно таежный гнус.
— Снегурка, — послышался недовольный бас.
— Снегурка? — удивилась я. — Что снегурка?
Мне пришлось выслушать писклявую истерику, как в первый раз, чтобы добиться ответа.
— В лесу! — рявкнул бас. Мне казалось, что успокоительное пьет только один воробей.
— Какая снегурка в лесу? — удивилась я, глядя, как
Я присела. Мир на мгновение перестал существовать. Просто растворился в завываниях вьюги. Снегурка, значит… Он снегурку еще одну создал… Я собрала руками сарафан, нервно и гордо сглотнув. Если бы боль в сердце можно было передать словами, то это были бы очень нецензурные слова.
— Помогите! Спасите! — послышался далекий-далекий крик.
Скрипнув зубами, я подошла к окну.
— Опять люди бабу в лес притащили, — вздохнул Буран. — А лучше б ме-е-еду…
— С чего это они кого-то в лес притащили? — спросила я, чувствуя, что от сердца отлегло.
— Ты видала, что за окном творится! Думают, что это Карачун разбушевался! — прорычала Метелица. — Вот и привели ему девку замерзать! Чтобы задобрить! Чтобы снег не насылал!
Только они не в курсе, что Карачун тут и рядом не стоял. Это дело моих золотых рученек, из попы растущих, но все-все-все умеющих.
Я подошла к окну и увидела, что на поляну выходят люди. Они просто таранят сугробы, таща за собой легко одетую девушку. Все были такие нарядные, красивые, веселые… Но хрустальный дворец они явно не видели!
— Как и положено, двенадцать верст от деревни! — послышались голоса. Ансамбль народной пенсии и румянца, утаптывал снег, распевая свадебные песни. Одна только невеста околевала в легком нарядном сарафане.
Ее подтащили к огромной елке, украшая все вокруг лентами.
— Тебе, чтоб снег прекратилси-и-и! — слышались голоса с подвыванием. — Помилуй нас! Вот тебе девица-раскрасавица! Чтобы сердце твое задобрить! Не для нас она больше песни петь будет, а для тебя. Не наши глаза радовать, а твои! Отдаем тебе девицу, а ты снега поменьше вали, а то померзнем мы в избах своих!
Обычно мне дарили кружку или блокнот. Впервые в жизни мне подарили живого человека.
— Ты смотри, Морозушку ублажай лаской и любовью! Чтобы на нас не серчал! — поучали замерзающую девушку.
— Вы что творите! — возмутилась я, глядя на бедняжку.
— Не слышат они тебя! — заметил Буран.
— Он что? Девушками жертвы принимает? — ужаснулась я, глядя на то, как трепещут на ветру разноцветные ленты, украсившие елку. И как поникла несчастная девица, привязанная к толстому стволу.
— Нет, это люди так решили, — послышался голос Метелицы. — Они сами придумывают, сами расплачиваются! Понапридумывали, что тепла Карачуну надобно. Женского. Вот и притащили девку из деревни! Красавицу выбирали! Чтобы задобрить!
— А с чего они решили, что тепла ему не хватает? — возмутилась я, не сводя глаз со странного и страшного ритуала.
— Видать, твой снег увидали! — послышалось ворчание Бурана. — И решили, что сгубить их Карачун хочет!
— То есть это я виновата, что девушку на смерть обрекают? — ужаснулась я, выгребая снежинки из-под матраса. Снег становился все слабее и слабее. Я выгребла почти все, оставив горсть чужих снежинок.