Жена нелегала
Шрифт:
Но когда он уезжал на какую-нибудь войну, она начинала нервничать еще сильнее. И думала: «Да ну его, Волчка, не хочу ничего знать, хочу только, чтобы Карл был жив и невредим, а остальное все — чепуха!» Но потом Карл возвращался, опять была любовь до умопомрачения и изнеможения, и потом счастье пить кофе в зеленой гостиной и любоваться им потихоньку. И все было замечательно-прекрасно до следующего странного звонка, следующего чужого, женского (точно, точно женского!) запаха… И снова начинались муки, и снова возникал, как черт из коробки, Уильям Дарби-младший, он же Волчок, и вкрадчиво докладывал, что работает не покладая рук и ног. Но вынужден действовать
Как будто это более всего Джули волновало! Нет, это пусть спонсор, тетушка Фиона, на эту тему беспокоится. А Джули ловила себя на том, что ей было бы приятно, если бы Волчок сдался. Не справился. Опозорился. И пускай! Очень даже было бы замечательно! Но бывали и другие моменты, когда она приходила в отчаяние и опять «хотела ясности», будь она неладна. И говорила Волчку холодно: нельзя ли все как-то ускорить? Может, привлечь какого-нибудь другого частного детектива из Лондона вам в помощь? А то ведь в ваши лета…
Ух как Волчок злился! Ух как поджимал и без того узкие губы! Ух как шипел («Уверяю вас, это ничего не даст, впрочем, если вы сомневаетесь в моем профессионализме…»)!
И Джули радовалась про себя этой его злости, хотя виду не подавала. Говорила: «Ну что вы, что вы…» А так хотелось расхохотаться, так хотелось рассказать все Карлу — больше же в ее жизни никого не было, кто смог бы ее понять. До мельчайшего нюанса. Например, как это может быть, что она так жестока с Волчком — ведь стыдно!
Но ничего не могла с собой поделать. Ненавидела Волчка, как никого и никогда. Вообще, до его появления в ее жизни не знала такого чувства. Читала о нем в книгах, пыталась себе представить и до конца не могла. А теперь вот, пожалуйста. Просветилась.
И что ненависть бывает несправедливой и незаслуженной, это она тоже теперь поняла. Чем перед ней Волчок виноват? Да ничем! Тогда в чем же дело? Джули не хотела додумывать эту мысль до конца.
Но все всегда приходит к концу. И настал тот ужасный день, когда омерзительный Волчок заявился к ней с утра пораньше, только она успела Шанталь в детский сад отправить.
Позвонил предварительно по телефону и таинственно объявил своим дурацким голосом: «Миссис Бертон, у меня есть новости. Мoгy ли я нанести вам визит? Через полчаса вам удобно?» Джули было совсем неудобно, она как раз возилась в саду, но сердце ее ушло в пятки, дыхание перехватило, и она поняла, что все равно уже ничем полезным заниматься не сможет. Пусть уж это случится скорей — пускай она услышит, что должна услышать. Надеясь, это будет полной чепухой, подтверждением несостоятельности Волчка. Вот уж она порадуется. И даст ему наконец отставку. И мысленно щелкнет его пальцем по вздернутому носу. Вот счастье-то будет!
Но нет. Никакого счастья. Это Джули поняла сразу, как только Волчок вошел в ее дом. Стремительный, еще более довольный собой, чем обычно.
— Миссис Бертон, — сказал он, — я могу вам предоставить сегодня убедительные документальные доказательства.
Имел такт все-таки не договорить — «доказательства неверности вашего супруга».
Джули знала, что ноги могут подкоситься, и поэтому заранее прочно уселась в кресле, держалась за ручку…
Смотрела на фотографии, которые протягивал ей Волчок, и ничего в них не видела! Так, смутные очертания каких-то фигур. Это она потом разглядит их до мельчайшей детали, выучит наизусть. А пока она пялилась на свежие отпечатки и ничего не понимала. И слова, которые произносил самодовольный Волчок, тоже плохо складывались во что-то осмысленное.
Наконец, с третьей попытки, поняла, кажется. Волчок утверждал, что два дня назад, находясь в Лондоне, Карл посетил фотосессию, но быстро освободился, поскольку у него там было совсем немного работы. А потом отправился в отель «Герцог Марлборо» и там провел полтора часа в одном из номеров. Вот фото Карла, входящего в отель. А вот — выходящего. Удалось установить, что конкретно это был номер 124, на втором этаже. Снимок двери номера прилагается. После того как Карл отель покинул, было установлено, что номер занимает госпожа Венемюнде, гражданка Бельгии. Сама она вышла из номера через полчаса после Карла и тут же выписалась из отеля и отправилась в аэропорт. Вот фотография госпожи Венемюнде в момент ее выхода из гостиницы.
Потом Джули будет долго всматриваться в это изображение, пытаясь понять, чем могла бельгийка прельстить Карла? И не понимала. Эта дама совсем не казалась ей привлекательной!
Конечно, все жены так говорят про любовниц своих мужей. К тому же и снимок не лучшего качества, так что можно предположить, что в жизни госпожа Венемюнде несколько лучше, чем она вышла на фото. Но все же очевидно, например, что она ощутимо старше Джули. Что она ниже ростом и вообще у нее неказистая, приземистая фигура. И ноги кривоватые, судя по всему. А лицо в лучшем случае заурядное. Нос такой невзрачный. Да что же он такого в ней нашел?
Ответ мог быть только один: наверно, она очень умная! Начитанная, много в жизни повидавшая, мир посмотревшая. А потому способная разделить интересы Карла, понять его странную вторую жизнь, которая для нее, Джули, оставалась тайной за семью печатями.
Но есть ли это достаточное основание, чтобы оправдать измену? Понять можно, но оправдать?
Джули была убеждена, что нет. Правда, все жены, вероятно, так считают… Но он должен определить, что ему важнее: то, что дает ему Джули, или то, что может предложить ему эта его Венемюнде.
А что, кстати, она, Джули, собственно, может дать ему такого, чего он не может получить от других?
Свою беззаветную любовь, вот что! А этого разве мало? Ей почему-то казалось, что никто не может так его любить, как она. Нет, все они могут, конечно, безумно хотеть его сильного смуглого тела, его рук, его глаз. Но полностью забыть себя ради него — способны ли? Раствориться в нем целиком, без остатка? Быть готовыми на любую жертву разве они могут?
На любую жертву? А ты, спросила она сама себя, на любую готова? Если быть честной — на любую-то на любую, но не на всякую. Есть исключение, одно-единственное. Делить она его ни с кем не может, вот в чем дело. Прыгнуть ради него в огонь, в пропасть, жизнь за него отдать — это запросто, никаких проблем или сомнений. Но вот поделиться Карлом с другой женщиной — вот это почему-то невозможно.