Жена нелегала
Шрифт:
Поверить в такую фантастику было тяжело. Гораздо труднее, чем в обычное, банальное, в какой-то мере, увы, естественное. В нормальную мужскую полигамную сущность.
Но вот с чем невозможно смириться, так это с ложью. С тем, что ее за дуру держат, способную поверить в любую выдумку. Да, ей далеко до Карла. Может, она действительно ему не пара. Но не такая же полная идиотка, чтобы можно было скармливать всякие глупости. То «осколки былой жизни». То фотосессии. То в Трире надо было передать негативы в агентство. То графиня умоляет сделать несколько снимков на прощание. Даже не трудится следы заметать как следует! Один слой лжи наслаивается
И тут же холодная, беспощадная мысль: это для тебя они такие уж особенные. А для него, может быть, обычная, заурядная вещь, у него, может быть, таких Джули по Европе раскидано — в каждой стране своя. И каждая из них мнит себя единственной в его жизни.
— И что это еще за Ромео? Это что должно означать? — спросила Джули.
— Слушай, это надо забыть! Я совсем не должен был тебе этого говорить. Это очень опасно! Настанет время, и я тебе все объясню. А сейчас — умоляю: забудь!
— Нет, уж раз сказал «а», то скажи и «б»…
— Хорошо. Только тогда поклянись, что никогда и никому ни слова, ни намека про это.
— Клятв я не признаю, но могу твердо обещать. Пожалуйста. Ты же знаешь, я слово свое всегда держу.
— «Ромео» — это такое особое амплуа для разведчика, когда он использует свои внешние данные и обаяние для добычи информации. Чаще всего это значит, что он подчиняет людей своей воле. Женщин, как правило. Они же более внушаемы.
— Да, и я в том числе…
— Да нет, что за глупости! Какие такие секреты ты знаешь, чтобы на тебя эту технологию тратить? С тобой все наоборот.
— Что значит — наоборот?
— Это значит, что настает момент, когда даже Ромео хочется нормальной семейной жизни. Я, например, просто уже выдохся и больше эту роль играть не могу. Отказываюсь. У каждого есть свой предел.
И Карл, взяв ее за руку, начал горячо говорить о том, что он уже намекал начальству, и начальство в Москве вполне нормально это воспринимает. Что он, конечно, не имел права ей раскрывать тайну без разрешения. Но задним числом его вполне реально получить. Прецеденты есть. Правда, ей, возможно, придется подписать кое-какие обязательства. Но это так, формальность. Если она захочет, то они смогут съездить в Союз — она увидит, как их там будут принимать — как членов королевской семьи! Особенно будут стараться ей угодить. Они будут жить на потрясающей вилле в Крыму, на берегу Черного моря. У них будет собственный пляж. Икру будут ложками есть! Они наконец по-настоящему отдохнут!
Но Джули пропускала всю эту фантастику мимо ушей. Ее другое интересовало. Раз ты Ромео, значит ли это, что ты должен со всякими подряд спать? Вроде этой Венемюнде. И, наверно, не только с ней одной.
Ну, не обязательно, говорил Карл. Иногда достаточно вполне платонических отношений…
Это звучало совершенно неубедительно. Надо же такое придумать и заодно имя шекспировского героя так опошлить! Хороша ширма: я, дорогая, к сожалению, вынужден трахаться со всеми этими бабами и изменять тебе направо и налево, потому что я шпион-Ромео! Амплуа
Но Джули чувствовала, что ее храбрость, ее вновь обретенная уверенность в себе долго не продлится. Она или сломается опять совсем, либо покорно, как тупое животное, снова подчинится его воле… Поэтому она решила притвориться, что поверила Карлу. Посмотреть, что дальше будет.
Трудно это было, но заставила себя — встретилась опять с Волчком, поблагодарила его, денег ему заплатила — тысячу фунтов, которые Карл ей дал для этой цели. Огромные деньги, между прочим! Поблагодарила, сжав зубы, за проделанную работу, похвалила за профессионализм («Таким людям обязательно надо льстить, это почти так же важно, как деньги», — учил ее Карл). И попросила уничтожить все записи — он это сделал прямо при ней. Ну и забрала негативы, разумеется. Принесла их Карлу, и он лично их сжег. Смотреть, как они горят, было почему-то приятно.
Ну и что дальше? Дальше, сказал он, поеду на встречу с начальством. В Москву? Нет, на середине пути они встретятся. А середина, это где? Не в Ковент-Гардене?
Ха-ха, сказал он. Очень смешно.
И уплыл на пароме в Остенде.
Пока он отсутствовал, Джули впала опять в депрессию. Снова посещали ужасные мысли. Опять хотелось туда — в черноту. Только Шанталь помогала оставаться на плаву. А проклятое воображение каждую ночь рисовало Карла в роли Ромео. Кто же это такой эвфемизм придумал? Скорей всего сам Карл. Неприятно же называть лопату лопатой. А альфонса — альфонсом.
Через неделю Карл появился — тоже похудевший, с накопившимся недосыпом, хотя и не таким, как сейчас. Но главное — радостно возбужденный. Странный вообще-то. Какой-то другой, новый Карл. И заявил с порога, что все отлично. Ему разрешили ей открыться — до некоего предела. И еще — в Москве согласились всерьез подумать над сменой его амплуа. Чтобы он больше не занимался «этим». Не был бы Ромео. Раз уж он действительно больше не может. Ведь до чего дело дошло — не хотел он ей говорить, ну уж ладно… Он действительно физически больше не способен. У него эрекция стала пропадать в таких ситуациях.
— Какая гадость! Нет, не надо мне такого рассказывать! — воскликнула Джули.
И после этого не разговаривала с Карлом три дня. Потом он укатил куда-то на Восток. («Слава богу, что не в Брюссель».)
А когда он вернулся, то играть в молчанку больше не было сил. Хотя разговор о его сексуальных проблемах с другими женщинами вспоминать было противно. Тем более что она ему не поверила. Наверно, он просто хотел ее успокоить таким отвратительным способом: видишь, чего беспокоиться. Я практически импотент. Только с тобой могу. Да не бывает такого, она читала в книгах, что… Да и сам он рассказывал про культ Венеры в Древнем Риме. Про важность разнообразия в любви.
Потом все как будто вернулось на круги своя. Карл меньше ездил в командировки, возился с Шанталь бесконечно. Много фотографировал для будущего вернисажа. Показывал ей удивительные пейзажи и фотонатюрморты. Действительно красиво. И ее много снимал, хотя она и пыталась сопротивляться.
И больше ни слова про шпионаж. Как будто и не было ничего! Может, так все постепенно и забудется? Может, и она сможет забыть? Притворится, что не было ничего — ни Венемюнде, ни Волчка, ни фотографий тех мерзких. Ни тошнотворных разговоров про Ромео. И все как-то постепенно войдет в некую колею. И, может, она куда-то вывезет? Но в глубине души знала: не вывезет.