Жена палача

Лакомка Ната

«Я проиграла, - было написано летящим почерком сестры. – Мне казалось, я приобрела целый мир, а на самом деле потеряла всё. Как жаль, что некоторым девушкам их красота не приносит ничего, кроме надежды на богатство. И как несправедливо, что моя сестра получила больше, чем богатство, а ведь я красивее, чем она».

Когда я вышла из комнаты без окон, то увидела, что фьер Ламартеш и Рейнар стоят в коридоре, терпеливо дожидаясь меня. Я вернула дневник дознавателю, взяла мужа за руку, и мы с Рейнаром покинули здание суда, а потом отправились домой,

на рябиновый холм.

Мы шли пешком, ведя вороного в поводу, и почти не разговаривали. Но в этом не было необходимости, потому что сейчас между нами возникли то понимание и то единение, о которых я мечтала. Уже подходя к дому, я призналась мужу:

– Лилиана не желала мне добра. Как страшно, что родная сестра не желала мне добра. Но мне всё равно её жаль. Всё равно.

Эпилог

– Пересядь от окна, пожалуйста, - попросил Рейнар, когда я только-только устроилась за столом, чтобы позавтракать.

В дверь постучали, и я побежала открывать, успев заметить, как муж переставляет мой стул на другое место.

На крыльце стоял королевский курьер, и я, оробев, приняла у него под роспись письмо – конверт из белоснежной шелковистой бумаги был опечатан красной печатью с оттиском короны.

Королевское послание!..

Руки у меня дрожали, когда я ножом для бумаги взрезала конверт и извлекла из него сложенный вдвое листок.

– Что это? – спросил Рейнар недоумённо, встав позади меня и положив подбородок мне на плечо, чтобы прочесть письмо вместе со мной.

Это была выписка из королевского указа, заверенная подписями первого советника и королевского дознавателя.

С этих пор палачи королевства обретали гражданский статус и защиту короля, а Рейнару и всем его потомкам, за особые заслуги, присваивалось гражданство Сартена. Так же Рейнар увольнялся с должности палача и был зачислен в королевскую гильдию врачей.

– Боже! – только и сказала я, прочитав всё до конца, а потом расплакалась, уткнувшись мужу в грудь.

Он ласково погладил меня по голове и спросил:

– Зачем же ты плачешь, если всё закончилось?

– Это от радости, - призналась я, шмыгая носом. – Представляешь, теперь мы вместе будем ходить в церковь, и никто нам слова не скажет.

– Конечно, это – самое главное, - добродушно поддакнул Рейнар. – Садись завтракать, чай остынет.

– Самое главное, что теперь наши дети будут защищены, - сказала я, прижимаясь к нему сильнее.

– Да, я очень рад за нашего сына, - согласился Рейнар.
– Впрочем, если будет дочка, я обрадуюсь не меньше. Думаю, ребенок родится к маю.

Я ахнула, а он рассмеялся.

– Как ты узнал? – бросилась расспрашивать я.
– Ведь я сама подумала об этом только недавно, и даже не уверена…

– Зато я уверен, - ответил он. – Отойдите от окна, фьера ди Сартен, чтобы не продуло. В вашем положении надо больше заботиться о здоровье.

Теперь палач стал лекарем, и я была счастлива, что мой муж, наконец-то, получил от сограждан то уважение, которого

заслуживал. А я вздохнула спокойно, зная, что больше ему не придется затягивать петли и пытать преступников. Признаться, сначала мне очень хотелось уехать из столицы, чтобы никогда не встречать тех людей, которые так желали смерти Рейнару, не имея достоверных доказательств его вины. Но проходил день за днём, и я видела, как доволен и спокоен мой муж, занимаясь теперь только любимым делом – принимая больных в королевской лечебнице, собирая травы, изготавливая какие-то таинственные целебные смеси и записывая каждый случай болезни с дотошностью королевского писаря.

Он был счастлив, и вместе с ним была счастлива и я. К тому же, мне так не хотелось оставлять дом на рябиновом холме – теперь он не казался мне пугающей черной крепостью, он был для меня настоящим домом. Дворцом любви. И я очень надеялась, что скоро в этом доме раздадутся детские голоса, и счастье будет уже полным, абсолютным.

Рейнар оказался прав, и через девять месяцев пришло время родов. Чтобы соблюсти приличия, пригласили повитуху, но муж разрешил ей только греть воду и быть на подхвате. Он сам водил меня по комнате, поддерживая и утешая, пока я мучилась схватками, и сам принял нашего ребенка, перерезав пуповину, и ополоснул новорожденного.

Я слушала плач сына, как самую прекрасную песню, ощущая освобождение и усталость. Смотрела, как пеленает младенца мой муж – осторожными, но уверенными движениями, и думала, что его руки созданы для того, чтобы спасать жизни, а не отнимать.

Рейнар спеленал ребенка, сделал шаг к кровати и вдруг замер, и на лице у него отразилось такое беспокойство, что несмотря на боль и усталость, мне стало смешно.

– Почему засомневался? – поддразнила я его. – Неси нашего ребенка сюда. Неужели ты думаешь, я отдам его кормилице?

– Виоль, - выдохнул он с облегчением и приложил ребенка к моей груди, - благородные дамы не любят сами выкармливать своих детей, но я много раз замечал, что здоровые дети вырастают чаще всего у тех матерей, кто сами кормят грудью.

– Конечно, - сказала я, глядя с любовью на сморщенное смуглое личико, обрамленное темными волосами, - что может быть полезнее и целебнее, чем молоко матери? Рейнар, он так похож на тебя… Такой же красивый!..

– А мне кажется, он похож на тебя, - возразил муж.

– Да он смуглый, как и ты!

– Зато глаза светлые.

– У всех младенцев светлые глаза, - сказала я со знанием дела. – Я слышала это сто раз.

– Ну, если вы слышали, фьера Виоль, не стану с вами спорить, - тут же согласился муж.

В это время малюточка сморщился и заорал – да как! басом! Я поспешила дать ему грудь и совсем не удивилась, когда Рейнар помог мне уложить ребенка поудобнее и подтолкнул его под подбородок, заставляя сосать.

– Разве это не счастье? – спросила я, чувствуя сильную и горячую руку мужа на своём плече. – Совсем неплохо для жены палача, не находишь?