Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
Шрифт:
К своему стыду, Марта не всегда внимательно слушала благочестивые рассказы пастора в дни своей безвозвратной юности и тем немногим, что она знала об этой святой, была обязана менее просветленному рассказчику — Алексашке Меншикову. Она знала, что память Святой Екатерины равно почитается тремя церквями — Католической, Протестантской и Православной. Родилась она в древнем городе Александрии, знала труды многих мудрецов греческих и римских, преуспела в науках, освоила медицину и владела благим искусством врачевания. Именно потому Петр называет ее Катей! Неужели царя так потрясло ее
— Я почти ничего не знаю! — объяснила царю Марта. — Я не владею искусством врачевания. Я лишь однажды видела в Мариенбурге, как пастор Глюк исцелил несчастного, одержимого нечистым! Вот и все…
— Достойный человек этот пастор Глюк! — признал заслуги пастора Петр. И вдруг спросил, пытливо заглянув ей в глаза:
— Может, приехать к нему за тебя посвататься?! Иль откажет царю?
— Честь велика безмерно. Но я замужем, Ваше Величество, — решилась напомнить царю Марта.
— Знаю, Катя! И все ждешь ты своего солдата, жданки прождала, ожидаючи! Обнял бы я тебя да поцеловал крепко-накрепко, да не хочу, чтобы ты его в этот час себе представляла! Не хочу, чтобы он нам мешал… Хочу, чтобы ты меня, а не его любила!
— Как же вы будете меня любить, Ваше Величество? — смело спросила Марта. — А как же ваша супруга? Царица Евдокия?!
Петр вскочил, выпрямившись во весь свой гигантский рост, так внезапно, что храбрая Марта в ужасе отшатнулась. Лицо царя уродливо передернулось, глаза налились кровью, он стиснул здоровенные, облупленные, как у простолюдина, кулаки и угрожающе навис над девушкой.
— Да как ты смеешь, девка чухонская?! — в исступлении заорал он. — Как смеешь царя судить?! Как смеешь про Дуньку-дуру меня пытать?! Не сметь про нее!!! Имени ее не желаю слышать!..
К счастью для Марты, в эту минуту в дверь с докладом неосмотрительно заглянул денщик, и безумный гнев царя обрушился не на нее, а на невольного свидетеля этого нервного выплеска. Ухватив рослого гвардейца за шиворот и за портупею, Петр, словно щенка, поднял его на воздух и яростно вышвырнул обратно. В сенях загрохотала сбитая утварь и приглушенно раздалась болезненная брань невинно пришибленного служаки. Тяжело дыша, царь прислонился к притолоке. Марта осмелела, подошла к нему сзади и ласковыми, массирующими движениями коснулась его висков. Прикосновение ее рук оказало на Петра поистине волшебное действие. Взгляд его вновь стал осмысленным. Помолчав немного, Петр заговорил:
— Евдокия мне более не жена. И не царица. Инокиней Еленой ее теперь зовут. Предала она меня — загордилась, заговоры против царя и дел царских составляла! За то и была наказана. Говорить про нее более не хочу. Да только сын от нее у меня остался, Алешка! Знаешь, верно… Страшусь я: не ее ли поля ягода подрастает! Я ныне верного друга себе ищу — такого, как ты, Катя.
— Тогда обнимите меня, государь, — тихо, словно решаясь на отчаянный шаг, сказала Марта.
— И что же, полюбишь меня? Забудешь своего шведа?
— Не забуду, Петр Алексеевич…
— Тогда зачем мне обнимать тебя такую? Чужую? Я царь! Мое дело повелевать, а не навязываться! Да что — царь?
— А вы все же обнимите меня, Петр Алексеевич, — попросила царя Марта. — А там… Поживем — увидим…
— Что увидим, кудесница?
— Быть может, я смогу вас полюбить… Если Йохан за мной не вернется.
— А ежели вернется? С ним от меня уйдешь?!
— Уйду, Петр Алексеич! Уйду, Ваше Величество, простите.
— Что ж это за любовь такая, Катя? Не по мне такая любовь!
— Какая есть, государь. Так женщины любят второго в своей жизни мужчину…
— Ишь ты, второго! А Алексашка каким по счету был? — съязвил царь.
Марта вспыхнула от оскорбления и обиды.
— Никаким он у меня не был! Ни первым, ни вторым, ни третьим! — воскликнула она. — Нрав господина Меншикова вам не хуже моего ведом! Но он в своих винах передо мной извинения принес и прощен был. Не к лицу вам, государь, заставлять меня вспоминать эту грязную историю и упрекать меня ею!
— Ладно, Катя, — смягчился Петр, — я тебя Алексашкой не корю — знаю его, шельмеца! Немало он, сволочь, девиц перепортил. А ведь невеста у Алексашки имеется! Арсеньева Дарья, при сестре моей Наталье состоит, знаешь небось?!
— Про невесту его ныне знаю, государь. Однако та неправда лежит между ними двоими, им и надобно с нею жить или расставаться. Нам, Петр Алексеевич, надлежит не о них, а о нас двоих помыслить. Судил ли Господь быть нам с вами вместе, не прогневается ли? Вы ведь перед лицом его женаты, государь, и я — жена моего Йохана…
— Ты меня не наставляй, праведница! — прикрикнул на Марту Петр. — Я твоих грехов не вспоминаю, да и ты мои оставь в покое… Солдата своего шведского мне в глаза не тычь, про первую да вторую любовь не рассказывай! Любишь меня — так люби, а не любишь — просить не стану! Останешься лекаркой моей, как была, коли прок от твоего волхвования и далее будет. А нет — так ступай на все четыре ветра, коротай одна свой бабий век!
— Я не хочу — одна! — вырвалось у Марты. — Я хочу с вами, Петр Алексеевич! Сейчас — с вами, а потом — как Бог рассудит…
— Бог уже рассудил. Быть тебе со мной и ныне, и потом! — уверенно произнес царь и поцеловал ее так горячо и властно, словно ставил на ней свое государево клеймо.
Вскоре после этого объяснения Марта по повелению Петра переехала в его летний дворец в подмосковном селе Преображенское, где управляла своим шумным «бабьим царством» или, по-новомодному, фрау-циммером, [37] царева сестра Наталья Алексеевна. Теперь Петр изредка называл Марту своей невестой. Никто в достоверности не знал, что случилось с настоящим мужем царевой фаворитки, Йоханом Крузе… Однако мог ли безвестно канувший в кровавый водоворот войны солдат встать на пути у всевластного государя самого обширного в Божьем мире земного царства?
37
Фрау-циммер — женский двор супруги или близкой родственницы монарха.