Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
Шрифт:
— Хватит выть, дурища ты разнесчастная! — громко и внушительно сказала Наталья Алексеевна. — Успеешь еще наплакаться, как друг сердешный под венец тебя отведет. Варя, веди Катерину в ее покои! И сестрицу свою плаксивую прихватить не забудь! Пусть в одиночестве охолонет, дуреха…
Варя понимающе кивнула и почтительно обратилась к Марте:
— Прошу вас, идите за мной, сударыня! И ты, Дарья, поспеши, не утомляй матушку царевну причитанием своим простонародным и зело театральным!
— К слову, о театре: вечером соберемся в комедиальной храмине! — приказала царевна Наталья. — Пиесу ставить будем, репетицию
Глава 3
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НАЯД
В один из солнечных майских дней 1705 года Марта и Даша Арсеньева сидели на берегу Яузы и лениво наблюдали за тем, как плывут по высокому беззаботному небу пышные легкие облака и как смыкаются синяя, точно прорисованная, линия неба и серо-голубая полоса реки. Было тепло, тихо, убаюкивающе шелестела листва, плескалась рыба в реке, бойкие рыжевато-серые белки прыгали с ветки на ветку или спускались за добычей на лужайку. Марта заметила, что белки здесь почти не боятся людей. Даша принесла с собой орехи, завернутые в дворцовую салфетку, — для рыжих проказниц. Высыпала орешки на пенек, потом подошла совсем близко к теплой, манящей воде, томным, зовущим движением сбросила с плеч платок и стала распускать шнуровку на платье.
— Пойдем купаться, Катя! — позвала она. В Преображенском, вслед за царевной Натальей, все называли Марту Катей, и невеста царя Петра ничего не могла с этим поделать.
В этом подмосковном селе для Марты началась другая жизнь, в которой уже почти ничего не оставалось от прежней, даже имени. Марта теряла себя, прежнюю, юную, верно любившую своего Йохана, и словно уходила от прошлого все дальше и дальше. Порой ей снилось, что она стоит на одном берегу широкой полноводной реки, а на другом — Йохан. Он машет ей рукой, зовет к себе, но она не может переплыть эту реку. От таких снов становилось страшно, и Марта думала, что река эта — загробная, лежащая зловещим рубежом на пути к царству мертвых. И Йохан, стало быть, ушел в мир иной, раз зовет ее с собой, на другой берег реки. В новой жизни был царь Петр, которого она любила другой, не похожей на первую, любовью. Ее новое чувство было основано на уважении, восхищении и нежности к светлому человеку, жившему в Петре, и на отвращении к его темному «антиподу». Йохана она любила совсем иначе, но муж ее навсегда остался на другом берегу реки — искрящейся, светлой, наверное — райской, и к нему ей пока не добраться.
Даша вопросительно посмотрела на Марту и, не дождавшись ответа, сбросила с себя платье и в одной тонкой батистовой рубашке вошла в теплую речную воду.
— А если кто увидит? — крикнула ей Марта.
— А хоть и увидит! — к удивлению Марты расхохоталась скромница. — Разве я не хороша?!
И она приспустила рубашку с плеч, так что стала видна грудь.
— Истомилась я, Катя, в ожидании! — рассказывала Даша, нежась в речной купели. — Тебе не понять. Ты с Петром Алексеичем совсем недавно миловалась. А я Алексашеньку уже полгода жду! Жду да белугой реву… Все глаза выплакала.
— Ждешь да ревешь?! — укоризненно сказала Марта, расшнуровывая платье. — А он, Алексашенька твой, весело время проводит! Не плачет…
Вместо ответа Даша плеснула на Марту водой, и личико ее болезненно скривилось,
— Ты-то откуда знаешь? — рассердилась невеста Меншикова.
— Поверь мне на слово…
Простив и даже научившись уважать в Меншикове человека и своего союзника, Марта так и не могла заставить себя забыть своего недавнего унижения.
Марта оставила платье прямо на траве и тоже в одной рубашке стремительно вбежала в реку. Легла на воду, поплыла к другому берегу. Даша плыла за ней.
— И все же, откуда ты про Алексашеньку моего такие страсти знаешь? — не унималась Дарья.
— Экономкой я у него в доме была, не знаешь разве? Многое видела.
— Что ж ты видела? Как Алексашенька девиц в дом водит или с горничными балуется?
— Разве этого мало?
— Много или мало, не мне решать! Устала я плыть, Катя. Ты прямо как рыба плаваешь, я так не умею.
— Ну тогда плыви к берегу! — раздраженно сказала Марта.
— А ты со мной? Я одна боюсь… — ойкнула Даша.
— Ладно, я с тобой.
Уже у берега, стоя по колено в прохладной, прозрачной, как зеркало, воде, Марта повторила свой вопрос:
— Кому же тогда решать, Дарья, если не тебе?
— Вестимо кому, Алексашеньке! — без тени сомнения ответила Дарья, отряхиваясь от водных брызг, словно кокетливая кошечка. — Его дело мужское, ему и решать.
— А тебе тогда что? — возмутилась ее немыслимым терпением Марта.
— А мне — ждать и надеяться. Вот возвернется он с войны — и женится на мне.
— А если вдруг не захочет жениться? Нравы у господина Меншикова вольные… Слишком вольные! — засомневалась Марта.
— Женится, женится! — воскликнула Дарья. — Ему государь велит!
— Все у вас государь велит! — возмутилась Марта. — А сами вы на что годитесь?
— Что ты, Катя, — замахала на нее руками Дарья. — Разве можно идти против государя? Ты-то сама разве идешь против него?
— Меня Петр Алексеевич уважает! — с достоинством призналась Марта.
— Уважает? Разве нас, девиц да баб, уважают? — недоверчиво переспросила Дарья. — Нас любить и нежить надобно, подарками баловать да миловать, а не уважать.
— Петр Алексеевич любит меня потому, что уважает. Любовь без уважения невозможна, — объясняла Марта.
— Вот потому ты и зовешь его не Петрушей, а Петром Алексеичем! — рассмеялась Дарья. — А я жениха своего любимого Алексашенькой величаю, а он меня — Дарьюшкой!
— Неправда, я уже называю царя Петером! — возразила Марта.
Дарья между тем выкручивала мокрую рубашку прямо на себя, обнажая стройные, загорелые ноги и едва позлащенную солнцем нежную грудь. Марту удивляло, что эта тихоня и скромница, верная и терпеливо ждущая невеста, почти не стыдилась своей наготы. Напротив, красавица охотно подставляла солнцу грудь и плечи, ничуть не опасаясь того, что кто-то появится в прибрежных камышах или со стороны леса. Сама Марта быстро и ловко стянула через голову мокрую рубашку и мгновенно натянула платье — прямо на приятно влажное тело. А Даша все нежилась и выгибалась, как грациозная большая кошка, показывая Марте то изящные ножки, то нежные полукружия грудей — словно хвасталась собой и своим соблазнительным телом. «Не разглядела я эту скромницу! — подумала Марта. — В тихом омуте черти водятся… Такая, кажется, у русских поговорка?»