Жена шута
Шрифт:
Несколько жизней – уже так бесконечно много пред Богом!
Барон де Саваж так и не загнал пока своего зверя. О его споре с Ренаром стало известно многим, и каждый день мушкетеры обшаривали улицы, однако не нашли и следа Идальго. Между тем человека этого видели в Париже – и Колетт догадывалась, как, должно быть, зол барон, которого раз за разом оставляли с носом.
А если это Ноэль? Ведь кузен сам сознался, что приехал в Париж заранее. Мог ли Ренар знать? Мог ли он вычислить, кто прячется под маской, – ведь он так наблюдателен? Колетт видела Идальго несколько мгновений, и то успела составить о нем представление как о человеке физически сильном, с уверенными движениями и
Ее несбывшийся Тристан, скользящий в темноте по улицам. Ее утренняя песня, оборвавшаяся на середине. Ее мечта, которую Колетт лелеяла много зим, согреваясь ею в холодные ночи. Сладкий шепот Ноэля там, в полутемном бальном зале. Это ведь было – и, в отличие от предположений, это оставалось настоящим.
Но рядом был не Ноэль, а граф де Грамон, с каждым днем становившийся все более важным. Не песня жаворонка, не томление души, не крылья, о которых так светло говорил кузен. Ренар – терпкий запах земли, лиственный шорох. Прикасаясь к его руке, Колетт чувствовала себя защищенной. Достаточно ли этого для крепкого брака? Или следует придумать что-нибудь еще, вообразить ореол вокруг графа, раньше, казалось, окружавший Ноэля?
Ни одна выдумка не уживалась рядом с Ренаром, ни одна фантазия. Он был слишком земным.
В день перед королевской свадьбой Колетт поняла, что любовь к нему нельзя придумать – его можно только полюбить. И ей стало страшно, потому что она совсем не знала, как.
В тот день Ренар постучался в спальню супруги, когда Серафина заканчивала укладывать ее волосы ко сну.
– Могу ли я недолго поговорить с вами, дорогая? – спросил он.
– Конечно, – с приятным удивлением ответила Колетт.
Серафина покинула спальню, а граф вошел, держа в руках небольшой кожаный сундучок, и поставил его на постель.
– Милая моя супруга, позвольте сделать вам небольшой подарок именно сегодня.
– Ренар, вы смущаете меня, – произнесла Колетт, действительно смутившись. – Вы и так подарили мне все эти прекрасные вещи, и драгоценности…
– Прежде чем вы продолжите меня восхвалять, посмотрите, что я принес вам. – Граф присел на край кровати; выглядел он усталым. – Может, вам и не понравится вовсе.
Колетт встала, подошла и с любопытством откинула крышку сундучка. Под нею обнаружилась аккуратно сложенная одежда. Недоумевая, графиня извлекла на свет божий сначала шелковую рубашку, затем скромно украшенную вышивкой куртку, дублет, чулки – все небольшого размера, словно… словно на нее.
– Это мужской костюм, Ренар. Но… зачем?
– Моя милая, это мера предосторожности, – проговорил граф утомленно. – Завтра Генрих, да поможет ему Бог, станет мужем Маргариты Валуа. Либо до того, как это произойдет, либо после – я опасаюсь, что в Париже поднимется смута. Мы находимся неподалеку от заставы Сен-Дени. Я попрошу вас отправиться домой рано и быть начеку. Сам я останусь с его величеством, однако попрошу Кассиана побыть здесь. Если смута начнется, вам следует как можно скорее уехать из города, но что вы станете делать в экипаже, в своем неповоротливом платье? Нет, Колетт, вы наденете все это, Серафина вам поможет, а потом вам поможет Кассиан и Бог – и вы покинете город до того, как здесь разверзнется бездна.
– Ренар, неужели вы все еще полагаете… – начала Колетт.
– И чем дальше, тем более убеждаюсь, что прав, – мрачно перебил ее супруг. – Хорошо, что вы остались дома сегодня и не ездили во дворец. Я проехался по улицам. Я видел эту толпу, слышал, что она выкрикивает. Словно душная туча накрыла город. Слишком давно идет эта война, Колетт, чтобы прерваться в одночасье. Наш король рискует, он видит только прекрасную Маргариту, которой
Колетт молчала лишь мгновение.
– Я сделаю все, как вы велите, Ренар, – промолвила она, глядя мужу в глаза. – Я вам доверяю, хотя мне и не хочется верить в мрачные пророчества Идальго.
– Он словно черный ворон, наш дорогой наваррский герой, верно? – усмехнулся граф. – Будем молиться, что он окажется не один, если – или когда – начнутся беспорядки. Что не у одного католика во всем проклятом городе доброе сердце…
– Ренар, вы, должно быть, не спали вовсе, – заметив болезненность лица мужа, с волнением произнесла Колетт.
– Ах, да, – кивнул он. – Все проклятое беспокойство. Мой король пытается сунуть голову в петлю, и мне не все равно, что он это делает.
– Вы его друг, хотя и стараетесь казаться равнодушным. – Повинуясь порыву, Колетт положила одежду обратно в сундучок и присела рядом с мужем на край кровати. – Но у вас доброе сердце, об этом верно сказала баронесса де Левейе. Вы скрываете его, а на самом деле вы любите принца, любите своих друзей, только не… не той любовью, о которой пели трубадуры. Мне показалось, вы не умеете этого говорить, но то, что вы готовы свою жизнь отдать, – красноречиво.
– О, да вы снова меня разгадали, пташка. – Ренар погладил Колетт по плечу. – Как же вы… безнадежно наивны. И непередаваемо добры. Потому вам и кажется, что и другие непременно должны таковыми оказаться. Неужто вам станет легче жить, если вы будете думать, что я лучше, чем есть на самом деле?
– Только если вы мне не расскажете правду.
– Правду о себе? – переспросил Ренар. – Извольте. Я не добр, но я справедлив. Люблю справедливость, сколько себя помню. В юности готов был жениться на ней – да только никак не мог отыскать во плоти, чтобы пасть на колени. А потом мне встретились вы, дорогая, и этого оказалось достаточно. – Ренар снова погладил Колетт по плечу. И она снова не могла понять – играет он с ней, нет?.. – То, что католики плетут заговор против моего сюзерена, которому я клялся в верности, – несправедливо. То, что они хотят отправить на плаху моих друзей-гугенотов, ни в чем, в сущности, не провинившихся, – несправедливо. Вот это мне не нравится. Хотя среди гугенотов тоже встречаются отъявленные мерзавцы, так и среди католиков встречаются будто бы ангелы небесные, вроде этого Идальго… А я где-то посередине. Я и пальцем не шевельну, чтобы молоть языком на политические темы при тех, кого мои слова могут вдохновить, но если моего сюзерена придут убивать – я останусь с ним. И с вами. Потому вы послушаетесь меня и уедете.
Колетт кивнула.
– И все же вы любите их, – чуть помедлив, заявила она.
– Ну, если вы так знаете меня прекрасно, скажите мне тогда, вас я люблю?
Ренар сидел близко, и в свете свечей Колетт видела морщинки у его глаз, темные тени, тяжелое золото пряди волос, упавшей на лоб. Вдруг захотелось коснуться этой пряди, и, протянув руку, Колетт так и сделала.
– Я не знаю, Ренар. Вы женились на мне, кажется, потому, что это была забавная шутка, а может, вам не хватало женской руки в доме, а может, вы заключили еще одно пари. Когда вы мне скажете – тогда я вам отвечу.