Жена журавля
Шрифт:
Глаза ее сияли от радости.
— Ты сделал Журавушку, — сказала она.
В тот же вечер за ужином Кумико рассказала ему, что родом она «отовсюду» и до недавнего времени работала кем-то вроде учителя. За океаном. В развивающихся странах.
— Звучит благородно, — добавила она. — Но я не хочу, чтобы это звучало так. Словно некая великая женщина посвящает себя служению бедным и несчастным, которые перед ней преклоняются. Ничего подобного. Все было совсем не так. Все было…
Она запнулась в поисках
Она так и сказала — «не изобилует».
— А преподавание мое, — добавила она, наморщив бровь, — точнее сказать, взаимодействиенапоминало одновременно и «привет» и «прощай», все сразу, и так каждый день. Понимаешь, о чем я?
— Понятия не имею, — ответил Джордж.
Он никак не мог разобрать, что у нее за акцент. Французский? Франко-русский? Испано-мальтийский? Южно-африкано-непало-канадский? Плюс английский, а судя по ее имени, возможно, еще и японский, а то и все сразу, но ни один по отдельности, как если бы ни одно место, куда она приезжала, не желало с ней расставаться и внедрялось в ее голос, заставляя забрать и его с собой. Он мог представить, каково это.
Она рассмеялась, но совсем безобидно:
— Не люблю много рассказывать о себе. Достаточно того, что я жила, менялась и продолжаю меняться. Как и любой из нас.
— Никогда бы не подумал, что тебе зачем-то нужно еще меняться.
Она разложила кусочки ростбифа по краю тарелки, но есть не стала.
— Я верю, ты знаешь, о чем сейчас говоришь, Джордж.
— Кажется, я сболтнул лишнего. Извини.
— И в это я тоже верю.
Когда-то у нее были с кем-то близкие отношения, возможно даже супружеские, которые в некий момент закончились, примерно как у Джорджа с Клэр, хотя и, похоже, не столь мирно. Об этом ей тоже говорить не хотелось.
— Прошлое всегда полно как радости, так и боли. Все это очень личное и, пожалуй, не стоит обсуждения на первом свидании.
Он так обрадовался ее словам о «первом свидании», что пропустил мимо ушей сразу несколько следующих фраз.
— Ну, а ты, Джордж? — продолжала она. — Ведь ты не отсюда, верно?
— Нет, — удивился он. — Я из…
— Из Штатов. — Она откинулась на спинку кресла. — Наверное, и ты ощущаешь себя здесь не совсем дома?
Она рассказала, что аппликациями занялась в путешествиях. Краски и кисти слишком сложно и дорого
— Ты просто не представляешь, — сказала она, — какая это невероятная удача — наткнуться на такой фургончик! Перья очень трудно достать, и они такие дорогие. А тут висят себе на стенке у бедняка продавца. Я просто впала в транс. Купила, сколько смогла унести, а на следующий день, когда пришла снова, фургончик уже исчез.
Она отхлебнула мятного чаю — странный выбор к ростбифу. От красного вина она отказалась, и Джордж отчаянно пытался не пить слишком быстро.
— Твои картины — это… — начал было он и запнулся.
— Ну вот, опять эта фраза, которую ты никак не договоришь.
— Да нет, я просто хотел сказать, что они… — Но слов по-прежнему не находилось. — Они…
Она улыбалась — улыбкой немного робкой перед грядущей критикой своих работ, но прекрасной, такой прекрасной и такой доброй — и так глядела при этом на Джорджа, что он просто послал все к черту и рубанул:
— Они выглядят так, словно я смотрю на части своей души.
Ее глаза чуть расширились.
Но она не засмеялась над ним.
— Ты очень добр ко мне, Джордж, — сказала она. — Но ты ошибаешься. Они выглядят так, как выглядят части моейдуши. — Она вздохнула. — Моей пока еще не завершенной души. В них кое-чего недостает. Они почти готовы, но… кое-чего не хватает.
Она заглянула в чашку с чаем, словно то, чего ей не хватало, могло находиться там.
Она была невозможной. Невозможно прекрасной. Невозможным был сам факт, что она беседует с ним, что она вообще существует, — ибо чем еще она может быть, если не сновидением? Подошвы ее туфелек при ходьбе наверняка зависают в полудюйме от земли. А ее кожа, можно не сомневаться, такая хрупкая, что от малейшего прикосновения разлетится на тысячи осколков. А ладони, если приглядеться, такие прозрачные, что сквозь них вполне можно читать.
Он невольно подался вперед и взял ее руку в свою. Кумико не противилась, и он исследовал ее ладонь с обеих сторон. Убедился, что ничего необычного, ладонь как ладонь (кроме, конечно, того, что это ее ладонь), и, смущенный, попытался отпустить ее руку. Но теперь уже Кумико удержала его. И точно так же изучила его ладонь — грубую кожу, неопрятные волоски на тыльной стороне пальцев и ногти, обгрызенные так коротко за столько десятков лет, что теперь были похожи скорее на едва различимые надгробья над кончиками его пальцев.