«Жених и невеста»

Яковлев Юрий Яковлевич

Он пришел ко мне и спросил:

— Где у тебя болит? Покажи!

Я показала.

Он ткнул себе пальцем в грудь:

— Что там болит?

— Сердце.

Он снова ткнул себя пальцем и прислушался, словно хотел почувствовать мою боль у себя. Я с любопытством смотрела на него.

— У меня там ничего не болит, — разочарованно сказал он. — Может быть, у меня нет сердца?

— Есть! Сердце у всех есть. Даже у Пузыря.

— А какое сердце, знаешь?

— Знаю! Как червонный туз.

Он понимающе кивнул головой:

— Красивое сердечко.

— У

меня оно некрасивое, — вздохнула я.

— Почему у тебя некрасивое?

— Потому что болит.

Он сочувственно посмотрел на меня и спросил:

— Хочешь конфет?

— Ничего я не хочу.

Его лицо вытянулось, стало серьезным.

— Раз не хочешь — значит тебе действительно плохо. Но я тебя вылечу!

— Дурачок, — сказала я.

Он не обиделся. Мы вообще тогда не обижались на слово. Он сказал:

— Вылечу! Я достану тебе такое лекарство, которое вылечивает даже раненых. Ты еще захочешь конфет. Я наношу дров в четвертую квартиру и принесу тебе соевых батончиков. Три штуки. А может быть, пять.

Несколько дней он пропадал, и я решила, что доставала сладостей забыл о своем обещании. Нет! Оказывается, он бегал по городу в поисках лекарства. Был уверен, что от каждой болезни существует лекарство и нет на свете неизлечимых болезней, хотя сам никак не мог вылечиться. Не ел сладкого, а глаза у него всегда были воспалены, болели. Но это не останавливало его. Он обошел ради меня все аптеки, и везде ему говорили одно и то же: «Нет лекарства от порока сердца». Он не верил. Искал. Это оказалось потруднее, чем прикатить бочку из-под яблочного повидла или потрясти скупого Пузыря.

Мой дружок терпел неудачи, но не сдавался. Он говорил мне:

— Жди! Я что-нибудь придумаю. У тебя будет здоровое сердце, красивое, как червонный туз.

Я верила в его могущество, потому что человек, который в трудное время доставал для товарищей сладости, мог достать что угодно — даже лекарство от порока сердца.

Болезнь то отпускала меня, то неожиданно подкрадывалась, и сердце громко стучало — подавало сигнал тревоги. Никто из ребят не слышал этот сигнал. А он слышал…

Шло время. Мы становились старше. Доставала сладостей больше не вспоминал о лекарстве. Но каждый раз, встречая меня, он говорил:

— Жди! Я что-нибудь придумаю.

И мне казалось, что все время он только и думает, как исцелить меня.

И однажды он пришел. Я не узнала своего дружка: его лицо стало серым, а под глазами появились голубые, словно нарисованные кисточкой ободки. Он дышал тяжело, как при пороке сердца. Я сразу заметила эту перемену и спросила:

— Что с тобой?

— Ты будешь здорова, — был ответ. — Тебя вылечат. Я дал им за это кровь.

— Какую кровь?

— Обыкновенную. Свою.

Он закатал рукав, и я увидела на сгибе руки бурое пятно йода.

— Что это? Рана?

Он усмехнулся:

— Отсюда брали кровь.

— Зачем?

— В больнице мне сказали: «Можешь выручить?» Я спросил: «Что для этого надо?» Они сказали: «Кровь можешь дать?» Я сказал: «Дам!»

Я понял, что если я их выручу, они выручат меня, то есть тебя. — Тут он улыбнулся и доверительно сказал: — Я наврал им, что мне восемнадцать лет.

В тот день доставала сладостей был большим и сильным, самым лучшим из мальчишек. Я смотрела на него как на героя.

— Тебе было больно?

— Ничуть!

— Врешь! Тебе было больно!

Тогда, чтобы доказать, что ему было не больно, он решил пройтись на руках. Он умел ходить на руках, но на этот раз у него ничего не вышло: потерял равновесие и упал.

— Вот видишь! — прошептала я. — Из-за меня ты потерял здоровье!

Он ничего не ответил. Медленно поднялся с пола. И долго тер затылок.

— В больнице мне сказали, что я спас какую-то девчонку. Почему же я не могу спасти тебя?

— Можешь! Спасешь! — убежденно сказала я. — Ты уже спас меня. У меня больше нет одышки.

Я безгранично верила в него, и в моей вере не было даже крохотной щелочки, в которую могло бы проникнуть сомнение.

Помню, на другой день я встала с постели.

Где теперь мой маленький друг? Может быть, он давно уже не существует — изменился или просто стал взрослым, а взрослые быстро утрачивают способность верить в невозможное?

Но в моей памяти он жив — могущественный и благородный доставала сладостей. И когда мне становится тяжело, я зову его, и он тут же оказывается рядом, чтобы спасти меня, когда бессильны врачи и лекарства.

Игра в красавицу

В то время мы думали, что по Караванной улице, побрякивая колокольчиками, бредут пыльные усталые верблюды, на Итальянской улице живут черноволосые итальянцы, а на Поцелуевом мосту все целуются. Потом не стало ни караванов, ни итальянцев, да и сами улицы теперь называются иначе. Правда, Поцелуев мост остался Поцелуевым.

Наш двор был вымощен щербатым булыжником. Булыжник лежал неровно, образуя бугры и впадины. Когда шли затяжные дожди, впадины заливала вода, а бугры возвышались каменными островами. Чтобы не замочить ботинок, мы прыгали с острова на остров. Но домой все равно приходили с мокрыми ногами.

Весной наш двор пах горьковатой тополиной смолкой, осенью — яблоками. Яблочный дух шел из подвалов, где было овощехранилище. Мы любили свой двор. В нем никогда не было скучно. К тому же мы знали множество игр. Мы играли в лапту, в прятки, в штандр, в чижика, в ножички, в испорченный телефон. Эти игры оставили нам в наследство старшие ребята. Но были у нас игры и собственного изобретения. Например, игра в красавицу.

Неизвестно, кто придумал эту игру, но она всем пришлась по вкусу. И когда наша честная компания собиралась под старым тополем, кто-нибудь обязательно предлагал: