Женщина четвертой категории

Трускиновская Далия Мейеровна

– Лимончика, шоколадку! – предложил Терентий и совершенно естественно обнял меня за плечи. То ли коньяк, то ли затянувшийся одинокий образ жизни – что-то сработало, и его прикосновение оказалось весьма приятным. Я съела квадратик шоколада и поняла, что жизнь прекрасна.

– Наш узкий круг, круг настоящих художников, будет рад такому новому лицу, – сообщил прямо мне в ухо Терентий. Я ничего не имела против жаркого шепота, я даже ничего не имела против художников, которые малюют разноцветные линии и пятна.

– Как хорошо получилось,

что именно вас прислали улаживать это дело, – ворковал Терентий. – Я впервые после смерти Катеньки ощутил жажду жизни и творчества, вы даже не представляете, как много для меня значит эта встреча!..

Еще бы, подумала я, она для тебя пятнадцать тысяч баксов значит. И мне стало стыдно – вот Лягусик в такую минуту ни за что бы не подумала о баксах. А Яша Квасильева?..

Яша Квасильева думала бы только о том, как спасти Лягусика!

– Для меня тоже! – искренне сказала я.

И тут мужская рука сползла туда, где ей делать было решительно нечего. По крайней мере, пока.

Я задергалась, пытаясь выскользнуть из-под этой нахальной руки.

– Не бойся, душенька, все будет просто великолепно, – забормотал Терентий. – Ты войдешь в наш узкий круг, потом мы поедем в круиз, я куплю тебе норковую шубку…

Это он делит пятнадцать тысяч баксов – догадалась я, это он, сволочь, за баксы старается.

– Тетеря, солнышко, я хочу тебе рассказать старый-старый анекдот… – тут я задумалась, пытаясь не только восстановить в памяти порядок слов, но и добавить свои собственные. – Вот, значит, раньше женщины делились… делились и размножались… нет, не то! Были! Они были трех категорий!

– Вот и замечательно, – согласился Терентий, и его рука принялась наглеть.

– Они размножались… Нет, они делились на дам, не-дам и дам-но-не-вам! – я так обрадовалась, что вспомнила анекдот, что упустила момент перехода к окончательной и беспардонной наглости. А когда я эту наглость осознала – то резким рывком высвободилась и отпихнула Терентия. Тут же внезапно наступила трезвость.

– Душенька! – взвизгнул, падая на зеленый мешок, Терентий.

– А есть еще четвертая категория! Она называется – ща как дам!

Тут мне под руку подвернулась открытая бутылка коньяка. Я запустила этой бутылкой в Терентия и выскочила из квартиры.

Стоило мне оказаться на лестнице, как трезвость пропала, а ступеньки встали дыбом. Я буквально съехала по перилам и опомнилась уже под вывеской «Гидропроект».

Как долго я мечтала о той минуте, когда меня напоят и соблазнят! И как не вовремя начала сбываться эта трогательная девичья мечта…

Я хлопнула себя по лбу.

Вместо того, чтобы расспросить о художниках и определить круг знакомств, который, сдается, у покойниц был общим, я стала корчить из себя оскорбленную невинность!

– Мать-перемать… – пробормотала я. И тут же вспомнила про картофельные очистки.

Десятисантиметровый слой образовался у покойниц в квартирах в одно и то же время!

Каким

образом картошка может быть связана с двумя убийствами и двумя похищениями?

Возможно, ответ на этот вопрос могла дать третья подружка-реставраторша, Екатерина Мамай.

Я добрела до телефона-автомата и набрала номер, который мне продиктовали в салоне «Мебелюкс».

– Салон «Мебелюкс» слушает, – раздалось в ухе.

Я выронила трубку.

Неужели коньяк так действует на извилины?!.

Я очень старательно, скверяя каждую цифру, повторно набрала номер.

– Салон «Мебелюкс» слушает! – на сей раз голос уже изъявил недовольство.

Тут я перестала понимать, на каком я свете.

Оставалось одно – ехать домой и с горя лечь спать. Пусть мне поставлен для отыскания денег жесткий срок, десять дней, но в таком состоянии я ни на что не пригодна.

Придя домой, я поняла, в чем дело. Вся тройка моих гостей пропала. Заодно пропали чайник, осенние туфли Лягусика и баллон с отравляющим веществом. Все три предмета торчали на видном месте, потому я и заметила их отсутствие сразу. Может, бомжи еще чего сперли – это могло выясниться и неделю спустя. Но то, что они слиняли, было очень плохо.

Яша Квасильева, если бы у нее вдруг до окончания следствия разъехались все гости, тоже, наверно, была бы беспомощна, как новорожденный младенец…

Утешившись этим соображением, я отправилась на поиски беглых бомжей и обнаружила их в песочнице. Мужики дрыхли, баба ковыряла пальцем песочек, а рядом стоял фуфырь из-под кваса. Надо полагать, еще полчаса назад в нем булькало пойло.

– Ну, что, сука? – обратилась я к бабе. – Вставай, падла! Нечего тут муслякаться! Бери это чмо за копыта, волоки, куда скажу! Не удалось по кишене покуропчить, зараза? Пофиздипи мне тут – вмажу по сусалам!

Тетка вскочила, и я увидела, что на ней Лягусиковы туфли. Значит, сволочи еще не все пропили.

– Ладно, я сегодня добрая… Волоки своего хахаля обратно в подвал.

Мы доставили мертвецки пьяных бомжей туда, откуда они слиняли. Прямо на глазах у тетки я собрала в мешок имущество, взвалила ей на плечи и погнала ее метлой к квартире Агнессы Софокловны. Оставлять ее в подвале без присмотра было совершенно незачем.

Агнесса Софокловна ахнула, Дюшка в ужасе забилась под шкаф, но старушка согласилась приютить наше с Лягусиком имущество.

– Но, детка, вы уверены, что вам необходимы эти постояльцы?

– Уверена, – мрачно ответила я. – Они стимулируют мой мыслительный процесс. Это как у Яши Квасильевой – чем больше в дом набьется кретинов, тем выше процент раскрываемости преступлений.

– Тогда возьмите, детка… – старушка вынесла аптечного вида флакон. – Это настой чемерицы, против блох. Я всегда им Дюшессу обрабатываю.

– Спасибо, Агнесса Софокловна, что бы я без вас делала…

– Се ля ви, – молвила старушка. – Сегодня я вам помогу, завтра вы мне. Сэ тре бьен.