Женщина и мужчины
Шрифт:
…Иоанна не хотела повторять мужнины аргументы – беря их на вооружение, она бы чувствовала себя лишенной собственного мнения и воли дамочкой, этакой домашней «ондатрой» – «он дал – она получила».
– Ты сама не сможешь, иди лучше к кому-нибудь в штат, – вспомнила она разговор с Мареком, который, придя с работы, тут же углубился в чтение телепрограммы. – Все эти твои идеи, патенты – пустое ребячество.
– Я постараюсь не допускать ошибок, – отложила Иоанна в сторону сочинение Михала, которое проверяла, сидя за кухонным столом.
–
– Ты не прав. Люди обожают сладости. – У нее задрожало веко. – Человек может отказаться от стиральной машины, от книги, а на пирожное ему хватит, и на душе ему станет хорошо.
– Тогда зачем ты со мной советуешься? Пожалуйста, открывай свой магазин пирожных.
– Мне надо двадцать – двадцать пять тысяч, смотря какое я найду помещение. Дешевле всего обошлось бы уже готовое кафе, с оборудованием…
– Ты ведь говорила, что Союз раздает деньги…
– Это невыгодно, да и, потом, надо очень долго ждать…
– Тогда возьми кредит.
– Ну так дай мне кредит! Я ведь на тебя работаю! – Иоанна хлопнула тетрадью об стол.
– Это ведь твой выбор.
Мареку удобно было бы перевести разговор на неудачные идеи Иоанны и еще раз подчеркнуть, что ей лучше заниматься детьми.
– Мне не дадут кредит на хороших условиях, – вернулась она к теме, не позволяя втянуть себя в дискуссию о призвании мужчины и женщины. – Мы еще не выплатили за дом, у нас новая машина… Ты подумал, что будет, если закроют «КаТел»?
– Осенью коммуняки проиграют выборы, и «КаТел» возместит себе все.
– А если не возместит?
– Ну, тогда мы займемся другим проектом.
– Каким?
– Тоже связанным с масс-медиа. Правое движение нуждается в интеллектуальной поддержке, на это выделяются большие деньги.
– На что? – не поняла Иоанна.
– На этот новый медиа-проект. Все должно получиться.
– Что, опять все сначала?…
– Все, что было до этого, – разминка. На этот раз все будет всерьез. Сама убедишься.
– А мой проект – это моя семья, и я не оставлю ее без гроша!.. – Иоанну напугала та легкость, с которой Марек признался, что может бросить живой еще «КаТел».
– Тише, детей разбудишь.
– Я возьму деньги из домашних сбережений.
– Нет. – Он сделал звук телевизора тише.
– У тебя же тридцать тысяч свободных!
– Я концов с концами не сведу. Мне надо двадцать на стоматолога, и должно же хоть что-нибудь остаться про запас!
– Двадцать тысяч за один зуб?
– За всю верхнюю челюсть. Слушай, – он вскочил с дивана и подошел к Иоанне, – я наконец-то – первый раз в жизни! – могу позволить себе привести в порядок зубы. У меня будет нормальная улыбка. Смотри, этот у меня желтый, – он касался пальцем неровных зубов, – этот мне пломбировали еще в лицее, этот сзади весь синий – тоже достижение эпохи коммунизма, э-э-э… – Он подошел к лампе.
– Ага, ясно. «Швабские пули, свежие шрамы…» – издевательски напела Иоанна. – Ты непременно
– Должен. Дантистка сказала, что сейчас – последний шанс. Позже придется вставлять имплантанты, и не факт, что они приживутся, – провел он языком по коренным зубам.
– Двадцать тысяч? А твоя страховка?
– Страховка возмещает стоимость пломб, аза выпрямление зубов и за фарфоровые коронки я плачу из собственного кармана. Ничего, нижняя челюсть встанет дешевле.
– Итак, двадцать тысяч плюс… Машина! Считай, что в твоих зубах будет автомобиль.
– Ну, не такой уж и дорогой это автомобиль, – прибеднялся Марек. – Я же встречаюсь с людьми, выезжаю за границу, я должен быть на уровне! Я уже дал ей задаток…
– И ты говоришь мне об этом только сейчас?! Я тут планирую…
Иоанна была не склонна к эмоциональным взрывам с рыданиями в подушку. Нельзя сказать, что она чувствовала себя беззащитной перед людьми или перед будущим. Но дрожащее веко она восприняла как землетрясение – ей казалось, что всю ее колотит от уходящей из-под ног почвы, на которой стоит ее дом и ее брак.
Стресс породил догадку: женщина размножается делением.Сперва она делится с ребенком своим телом – отдает ему кровь, кальций из костей и зубов, терпит муки при родах. Впоследствии, погружаясь в заботы и переживания, женщина отдает свои годы, делит на маленькие кусочки свое сердце, угождая семье, пока от нее самой не остается ничего… От нее самойне остается ничего.
«Тем более я должна иметь что-то для себя. Что-то такое, в чем я не буду зависеть от решений Марека».
Клара и Юлек прибыли в Веймар в девять вечера и сразу отправились в гостиницу, забронированную для участников конференции.
– Пойдем посмотрим, что здесь рядом, – сунул Юлек в карман карту города. – И что-нибудь съедим.
– Как, в это время суток? – Клара ощупывала старинную кровать под кружевным покрывалом – достаточно ли мягка.
– Знаю, знаю, вредно для здоровья.
– Я ложусь спать, – зевнула она.
– А если я возьму тебя на руки? – поднял он ее с кровати.
– Оставь.
– Почему? Нас ведь никто здесь не увидит.
– Неужели у тебя еще остались силы?
С самого утра они, сменяя друг друга, вели машину.
– Считай, что это у меня гимнастика.
Он вынес ее в коридор, увешанный гравюрами с изображением фруктов. Доски паркета пахли воском.
В баре у гостиницы Клара выпила минеральной воды и оставила Юлека. Назавтра ей следовало быть отдохнувшей – в восемь ее доклад с демонстрацией слайдов. Все организовал профессор Лин. Когда Клара только познакомилась с ним, он не слишком отличался от крестьян, которых лечил. Единственной его материальной ценностью были иглы для акупунктуры да еще нефритовые палочки, добавлявшие почтения к доктору бедняков, которые ели деревянными.