Женщина и мужчины
Шрифт:
У них с Юлеком не было истории. Все, что они делали, было им в новинку. Поцелуи в пупок, облизывание ягодиц. Они играли друг с другом, соревнуясь, кто громче крикнет в момент оргазма. Сейчас их крики заглушал работающий за стеной пылесос.
Юлек перевернулся на живот. Вся его спина была покрыта радужными огоньками бликов от хрустальных подвесок люстры.
– Куда мы едем? – сонным голосом спросил он.
– Куда угодно.
– А ты могла бы уколоть меня так, чтобы я умер? – Он прикрыл себя и Клару кружевным покрывалом.
– Опять ты об
– Ну, ножом – немного заметно…
– А ты мог бы совершить убийство, если бы знал, что тебя не поймают?
– В целях самозащиты. Я занимался дзюдо.
– Акупунктура – не боевое искусство. После «золотого укола» человек умирает через два-три дня.
– Просто так? Без причины?
– Без причины, непонятно зачем – мы рождаемся, мой мальчик. – Она поцеловала его в ухо. – А умирают всегда от чего-то. Больше не спрашивай, я ничего не знаю. О'кей?
Он всем телом навалился на Клару, всколыхнув витавший над ними запах секса.
– Взять вот игру на виолончели. Смычок в движении – как пила смерти. У Маре, [63] у Баха есть такие вещи, что мурашки по коже. – Понижая голос, Юлек будто навевал на Клару скорбь музыки, о которой говорил с таким пиететом.
– Хватит, пойдем отсюда, – приподнялась Клара.
– Мы оба имеем дело с колеей и со смертью, – произнес он с неким мистическим пафосом.
63
Марен Маре – французский придворный композитор, ученик Жана Батиста Люлли.
Клара подумала, что это унылость гостиничного номера склоняет его к столь черному юмору. Обычно Юлек так не шутил.
– Что ж, я врач, ты торговец. В этом есть своя радость, милый. – Желая скрыть замешательство, она принялась шарить между подушками в поисках своих чулок.
– Клара, то, чем мы занимаемся, – это ведь не важно, правда? – Он бесцеремонно положил ноги на столик.
В смятой белой сорочке, добытой со дна чемодана, без макияжа, она гармонично смотрелась бы в любой из эпох, которые знавала эта гостиница.
– Я тебя люблю. – Он сидел неподвижно и говорил о любви буднично, не ожидая реакции, будто обращался к самому себе.
«Для него «я тебя люблю» – все равно что выиграть джек-пот в лотерее «Бинго» – конфетти, фанфары и поздравления. А мне, кажется, достался молодой бог», – любовалась она его идеальной наготой.
– Юлек, я несколько в иной ситуации, чем ты.
– Так не упускай возможности ее использовать, – советовал он, допивая воду из бутылки.
«"Я тебя люблю" – кажется, я попалась на эту приманку», – призналась себе Клара.
Она начинала верить, что любовь способна рождаться заново. После одной появляется другая, и эта новая лучше и осторожнее.
В Варшаве она никуда не ходила с Юлеком, опасаясь встретить своих знакомых. Ресторанчики Дрездена, по которым они болтались, быстро ей
Лицо Клары окаменело еще в детстве: вечно озабоченная мать не одобряла громкий смех и бурное выражение эмоций. Отсутствие излишней мимики уберегло Клару от морщин, и время лишь отшлифовало ее аккуратный нос, ее скулы, не изуродовав лицо отметинами зрелого возраста.
Они въехали на территорию Польши и окунулись в торжественное звучание литании «Санта, Санта», которую передавали по радио с перерывами на религиозные песнопения. В Варшаве на автомобилях развевались черные ленточки. Никто никому не сигналил, принуждая увеличить скорость, – как будто энергия большого города замедлила свой ритм и присоединилась к траурному потоку скорби.
Дома Клара застала беспорядок, распространившийся из мастерской Яцека по всей квартире. Разбросанные документы, коробки с недоеденной пиццей, одежда, подлежащая стирке. В порядке были только газеты у телевизора. На самом верху стопки – цветная фотография Иоанна Павла II. Телефон Яцека не отвечал.
– Не в Рим лее он поехал? – промелькнуло в мыслях у Клары.
Яцек ей звонил, когда она паковала вещи в Дрездене. Он не находил себе места – даже зашел в костел, что делал обычно лишь на Рождество и на Пасху. Клара черпала силы и находила утешение в вере во Время, которое представлялось ей таким же всемогущим, вездесущим и незримым, как Бог. Почитание этого божества заключалось в непрестанном ожидании. И Клара ждала – ждала выздоровления Яцека, ждала свидания с Юлеком, ждала собственного решения, как ей быть дальше.
Она слонялась по квартире, записывала сообщения мужу на автоответчик, разговаривала по телефону с подругой.
– Да что я буду тебе рассказывать, приезжай и сама все увидишь, – Иоанна приглашала ее в Ломянки, что в четырнадцати километрах от Варшавы, где она наконец-то нашла помещение для своей кондитерской.
Добираться было легко: трасса шла вдоль складов и бетонных бараков, которые, казалось, вырастали прямо из песка, как в странах третьего мира. К некоторым магазинам вели кривые дорожки из плавящегося на солнце асфальта.
– Тетя, тетя! – Михась играл гравием перед неприглядным одноэтажным домом с заплатами штукатурки. – У нас в трубах очень много «Кока-колы».
– Понятно, – Клара погладила его по голове и незаметно сунула ему в карман десять злотых.
– Тебе нравится? – приветствовала ее вопросом Иоанна. Она была в джинсовом комбинезоне и бандане на голове. – Здесь будет основное помещение. Деревянные стулья и столики, все в деревенском стиле, но в меру. Провансальские ткани, – рисовала она в воздухе.