Женщина и война. Любовь, секс и насилие

Гругман Рафаэль Абрамович

Пока российские архивы о событиях в Неммерсдорфе не рассекречены (70-летним молчанием подтверждая давно известные факты), в Германии в 2002 году вышел на экраны страны документальный фильм Михаэля Фогта «Неммерсдорф 1944. Правда о советском военном преступлении». С экрана обратились к зрителям очевидцы давних событий, среди них — немецкие солдаты, освобождавшие Неммерсдорф.

В России фильм «не заметили». СМИ промолчали, не пытаясь опровергнуть и для установления истины переговорить со здравствующими российскими ветеранами 25-й танковой бригады полковника Булыгина. Зачем? И так всё ясно. Нам не за что каяться!

Макс Гастингс в книге «Армагеддон», описывая вторжение Красной армии в восточные районы Германии в октябре 1944-го, помимо рассказа об изнасилованных женщинах, распятых на дверях

сараев и перевернутых телегах, упоминает о расстреле сорока французских военнопленных, работавших в окрестных хуторах, которых, не разобравшись, кто они и откуда, пьяные «освободители» расстреляли. Та же судьба, пишет он, постигла немецких коммунистов, вышедших встречать «освободителей» и наивно демонстрирующих им сохранённые в подполье билеты германской компартии.

О садизме и бессмысленной жестокости, проявленной красноармейцами, о массовых изнасилованиях немок говорить запрещалось как в СССР, так и в ГДР. Жители восточных провинций Германии, оказавшиеся в конце войны в советской зоне оккупации, смогли рассказать о пережитом лишь после падения Берлинской стены и объединения Германии. В Советском Союзе одной из первых газет, написавшей о зверствах красноармейцев, была «Комсомольская правда», опубликовавшая 26 апреля 1991 года очерк о немецком мальчике, Вилли Драугеле, жителе Кенигсберга, оставшемся сиротой после изнасилования и убийства его двух сестёр. Как это происходило, в следующей главе рассказывает очевидец…

Восточная Пруссия. Февраль 1945-го

Действительно ли «нам не за что каяться?»

Леонид Рабичев, художник, поэт, в годы войны лейтенант, командир взвода связи 31-й армии, отметивший в 2016-м 93-летие, один из немногих доживших до наших дней свидетелей победного марша покорителей Восточной Пруссии [47] :

«[…] заходим в дом. Три большие комнаты, две мёртвые женщины и три мёртвые девочки. Юбки у всех задраны, а между ног донышками наружу торчат пустые винные бутылки. Я иду вдоль стены дома, вторая дверь, коридор, дверь и ещё две смежные комнаты. На каждой из кроватей, а их три, лежат мёртвые женщины с раздвинутыми ногами и бутылками. Ну, предположим, всех изнасиловали и застрелили. Подушки залиты кровью. Но откуда это садистское желание — воткнуть бутылки? […] что-то вроде соревнования: кто больше бутылок воткнёт, и ведь это в каждом доме. […] Это пехотинцы, танкисты, миномётчики. Они первые входили в дома».

47

Рабичев Л. Н. «Война всё спишет. Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941–1945» — М.: Центрполиграф, 2009.

Старшие офицеры поощряли насилия и убийства. Зачастую инициатива исходила от них. В следующем эпизоде полковник командует расправой на шоссе [48] :

«[…] в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся […] гражданское население. На повозках и машинах, пешком — старики, женщины, дети […] медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад. Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и […] тысячами набросились на женщин и девочек. Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами. Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.

48

Там же.

[…] Потрясенный, я сидел в кабине полуторки, шофёр мой, Демидов, стоял в очереди […] и я понимал, что война далеко не всё спишет. Полковник,

тот, что только что дирижировал, не выдерживает и сам занимает очередь, а майор отстреливает свидетелей, бьющихся в истерике детей и стариков. (Выделено мной. — Р.Г.)

— Кончай! По машинам! А сзади уже следующее подразделение. И опять остановка, и я не могу удержать своих связистов, которые тоже уже становятся в новые очереди, а телефонисточки мои давятся от хохота, а у меня тошнота подступает к горлу. До горизонта между гор тряпья, перевернутых повозок — трупы женщин, стариков, детей».

Офицеры Солженицын, Копелев, Рабичев… не могли этому помешать, но для истории они оставили документальные свидетельства. Рабичев, из главы «Самое страшное», о совершённом на его глазах групповом изнасиловании и убийстве двух шестнадцатилетних девочек. Солдатами командует майор штаба 31-й армии:

«Получаем команду расположиться на ночлег. Это часть штаба нашей армии: командующий артиллерии, ПВО, политотдел. Мне и моему взводу управления достается фольварк в двух километрах от шоссе. Во всех комнатах трупы детей, стариков, изнасилованных и застреленных женщин. Мы так устали, что, не обращая на них внимания, ложимся на пол между ними и засыпаем.

[…] На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шоферы, ординарцы, писари, посыльные.

— Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… — командует майор А. — Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!

А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две […] девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты — они уже не пытаются вырываться из рук четырёх сержантов, а пятый срывает и рвёт на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки. Выбежали из дома мои телефонистки — смех и мат. А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца. Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.

Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.

Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки» [49] . (Они могли оказаться сёстрами Вилли Драугеля. — Прим. Р.Г.)

Пьяных солдат, привыкших к насилию, трудно остановить. Рабичев о попытке коменданта города, полковника, остановить вакханалию изнасилований и убийств:

49

Рабичев Л. Н. «Война всё спишет. Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941–1945» — М.: Центрполиграф, 2009.

«Между тем находящиеся в неведении солдаты и офицеры разбрелись по городу. Комендант города, старший по званию полковник, пытался организовать круговую оборону, но полупьяные бойцы вытаскивали из квартир женщин и девочек. В критическом положении комендант принимает решение опередить потерявших контроль над собой солдат. По его поручению офицер связи передает мне приказ выставить вокруг костёла боевое охранение из восьми моих автоматчиков, а специально созданная команда отбивает у потерявших контроль над собой воинов-победителей захваченных ими женщин. […] в костёл загоняют около двухсот пятидесяти женщин и девочек, но уже минут через сорок к костёлу подъезжают несколько танков. Танкисты отжимают, оттесняют от входа моих автоматчиков, врываются в храм, сбивают с ног и начинают насиловать женщин. Я ничего не могу сделать. Молодая немка ищет у меня защиты, другая опускается на колени. (И они могли быть сёстрами Вилли Драугеля. — Прим. Р.Г.)