Женщина из Пятого округа
Шрифт:
— Недостаточно средств? — переспросил я, стараясь разыграть удивление. — Как это возможно?
— Как это возможно? — невозмутимо произнес он. — Да очень просто.
— Даже не знаю, что сказать.
Мужчина пожал плечами:
— Что тут скажешь, кроме одного: может, у вас есть еще одна кредитка?
Я покачал головой.
— В таком случае как вы собираетесь расплачиваться за номер?
— Дорожными чеками.
— Годится — при условии, что они действительны. У вас «Америкэн Экспресс»?
Я кивнул.
—
— Пожалуй, будет лучше, если я съеду, — сказал я, зная, что мой бюджет не выдержит многодневного проживания в отеле.
— Вам решать. Расчетный час — одиннадцать утра. У вас чуть больше двух часов, чтобы освободить номер.
Он развернулся к двери, а я подался вперед, пытаясь дотянуться до круассана на подносе с завтраком. Сил не хватило даже для этого, и я измученно рухнул на подушки. Лоб все еще горел. Выбраться из постели было равносильно виртуозному военному маневру. Мне оставалось смириться с мыслью, что я ни на что другое не способен — только лежать.
— Monsieur… — слабым голосом позвал я.
Портье обернулся.
— Да?
— Дорожные чеки должны быть в моей сумке.
На его губах заиграла улыбка. Он подошел к шкафу, достал сумку и вручил ее мне. При этом он напомнил, что номер стоит шестьдесят евро за ночь.
Я открыл сумку и нащупал пачку дорожных чеков. Выудил две бумажки: на пятьдесят и двадцать долларов. Подписал обе.
— Нужно еще двадцать, — сказал он. — В долларах будет стоить девяносто.
— Какой-то грабительский обменный курс, — возразил я.
Портье опять невозмутимо пожал плечами:
— По этому курсу мы работаем. Если хотите, можете спуститься вниз и проверить…
Да я сидеть с трудом могу, не говоря уже о том, что бы спуститься вниз.
Пришлось достать еще один чек на двадцать долларов. Подписать и его. И швырнуть на постель.
— Вот, держите.
— Tres biеп, monsieur, [9] — сказал он, схватив чек. — Все необходимые данные я возьму из вашего паспорта. Он у нас, внизу.
9
Очень хорошо, мсье.
Но я не помню, чтобы отдавал вам свой паспорт.
Я вообще ничего не помню.
— Я позвоню вам, как только «Америкэн Экспресс» подтвердит, что дорожные чеки действительны.
— Они действительны.
Еще одна подобострастная улыбка.
— On verra.Поживем — увидим.
Портье ушел. Я откинулся на подушки, чувствуя себя выжатым до предела. Лежал и тупо смотрел в потолок, словно загипнотизированный его голубой пустотой,
Потом мне захотелось в туалет. Я попытался приподняться и спустить ноги на пол. Ни сил, ни воли… На ночном столике, кроме бутылки с водой, стояла ваза, в ней голубые гардении из пластика. Я схватил вазу, вытащил цветы и бросил их на пол, стянул трусы-боксеры, опустил пенис в вазу и помочился. Облегчение пронзило меня сладостной болью. Столь же пронзительной была и мысль: какое жалкое зрелище.
Зазвонил телефон. Это был портье.
— Чеки приняли. Вы можете остаться.
Как любезно с вашей стороны.
— Мне звонил Аднан. Он интересовался, как вы себя чувствуете.
Ему-mo какое дело?
— Еще он просил передать, чтобы вы принимали по таблетке из каждой коробочки на ночном столике. Это предписание врача.
— А что это за таблетки?
— Я не врач, monsieur.
Положив трубку, я принялся рассматривать коробочки и ампулы, пытаясь прочитать названия лекарств. Ни одно из них не было мне знакомо. Но тем не менее я сделал то, что велел портье: достал по таблетке из каждой коробки (всего их было шесть), положил в рот и запил большими глотками воды.
Очень скоро я снова отключился — провалился в бесконечную пустоту, где не было места ни мыслям, ни ощущению времени, прошлого и настоящего, не говоря уже о дне завтрашнем. Это было как предвкушение смерти, которой однажды суждено будет схватить меня за горло, избавив от необходимости просыпаться по утрам.
Дзинь…
Телефон. Я снова был в голубой комнате и пялился в вазу, полную мочи. Часы на ночном столике показывали двенадцать минут шестого. Сквозь шторы пробивался свет уличного фонаря. День угас. Телефон не умолкал, снял трубку.
— Пришел врач, — объявил господин Портье.
У врача была сильная перхоть и обгрызенные ногти.
Его костюм настоятельно требовал глажки. На вид лет пятидесяти, с обвислыми усами и редеющей шевелюрой, он смотрел на мир глубоко запавшими глазами, и я, как человек, измученный бессонницей, сразу угадал в нем товарища по несчастью.
Он придвинул к кровати стул и спросил, говорю ли я по-французски. Я кивнул. Он жестом попросил меня снять футболку. Пока я стягивал ее, на меня пахнуло несвежим телом. Провалявшись сутки в поту, я изрядно запаршивел.
Врача, казалось, ничуть не смутил мой запах — возможно, потому, что его внимание было приковано к вазе на ночном столике.
— Мочу на анализ я не просил, — сказал он, нащупывая мой пульс. Потом послушал сердце, сунул мне под язык градусник, обмотал левый бицепс манжеткой для измерения кровяного давления, осмотрел горло и осветил фонариком белки глаз.
— У вас тяжелая форма гриппа. Этот грипп часто сказывается смертельным для пожилых людей и бывает следствием серьезных проблем.