Женщина по средам

Пронин Виктор Алексеевич

– Стойте!
– заорал он. Вбежав в ванную Борис схватил полотенце и только через ткань смог прикоснуться к ноге, поднять, спуститься с ней к машине.

Доминошники, увидев скорую помощь и убедившись, что произошло действительно нечто из ряда вон, подошли к подъезду и столпились поодаль. Но то, что они увидели в следующую секунду, вряд ли смогут забыть когда-нибудь - из подъезда вышел бледный Борис, в его окровавленных по локоть руках была человеческая нога, обутая в кроссовку. А белый носок с нежно-голубой полоской только усиливал

ужас происходящего.

– Вы забыли... вот...
– сказал Борис санитарам. Один из них обернулся, увидел ногу, и тут же его словно толкнуло спиной к машине. Борису пришлось самому донести ногу до машины и положить на носилки, рядом с живой ногой.

Но доминошники отнеслись к происшедшему более спокойно и рассудительно.

– Доигрались, - сказал один из них, все еще держа доминошные камни в руке.

– Не иначе, как граната взорвалась, - добавил второй.
– Где они берут эти гранаты... Каждый день что-то взрывается...

– Покупают. Деньги есть, вот и покупают.

– Тут в другом вопрос... На кой черт им эти гранаты? Кого взрывать собрались?

Старик стоял молча.

Он остановился за спинами собравшихся людей, но близко не подходил.

Прислушиваясь к себе, не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния.

– За все надо платить, - пробормотал он вполголоса, но его услышал мужичок, стоявший рядом.

– Это верно, Иван Федорович, это верно... Выживет - слава Богу, помрет - тоже невелика беда. И без него не пропадем... Верно говорю?

– Авось, - уклонился старик от прямого разговора.
– Я вот думаю...

Ногу-то пришьют ему?

– Пришьют, - уверенно сказал мужичок и почему-то рассмеялся.
– Я слышал, одному знаешь что пришили? При людях и сказать совестно. И ничего, детенка родил! Во!

– Надо же, - неопределенно ответил старик и, не добавив больше ни слова, поковылял к своему подъезду. Он и в самом деле с трудом передвигал ноги.

Ухватившись за перила, помогая себе руками, подтягиваясь, сколько хватало сил, он поднялся на свой этаж, нажал кнопку звонка и почти ввалился в квартиру, когда Катя открыла дверь.

– Ты что, деда?
– испугалась она.

– Устал маленько, - ответил он и, сбросив с ног растоптанные туфли, прошел в комнату, прилег на диван.

– Чаю выпьешь?
– Катя присела рядом.

– Потом, - старик похлопал ее по руке, попридержал, когда Катя хотела подняться.

– Что там за крики во дворе? Скорая приехала...

– А... Что-то взорвалось, - честно ответил старик.

– Все живы?

– Да, все живы.

– А у кого взорвалось-то?
– насторожилась Катя, почувствовав, что старик недоговаривает.

– У торгаша этого... Чуханова.

– А скорую кому вызывали?

– Дружку... Есть у него один там долговязый, как оглобля.

– Игорь?

– Может быть... Я их по именам и не знаю.

– А что с ним?

– Вроде,

нога повреждена, - старик был даже благодарен Кате за то, что ее вопросы позволяли отвечать ему честно. Он не лукавил, действительно у Игоря что-то с ногой, а что именно... Откуда ему знать, он не врач. Это пусть врачи разбираются, последнее время у них и опыт появился - в городе каждый день гремят взрывы. Шла война, но старик не мог определить, кто с кем воюет и на чьей стороне оказался он сам.

***

Опустившись к горизонту, солнце нашло между домами небольшой узкий просвет, наполнив квартиру Чуханова каким-то зловещим красноватым светом. После отъезда скорой помощи Борис с Вадимом насколько смогли убрали квартиру, подтерли кровь, поставили на места стулья, стол. Сами они опустились в два низких кресла и сидели освещенные закатным солнцем, притихшие и потрясенные.

А по комнате мерно и тяжело, из угла в угол ходил полковник Пашутин, изредка поглядывая на приятелей с раздраженным недоумением. Он не мог понять происшедшего, снова и снова задавал одни и те же вопросы. Не потому, что не в состоянии был придумать других, а потому что задавать одни и те же вопросы было действенным приемом на любом допросе.

– Что пили?
– в который раз спросил Пашутин.

– Да отвечали, отвечали уже!
– сорвался Вадим.
– Шампанское пили! Борис принес несколько бутылок.

– По какому поводу?

– Среда...
– ответил Борис, но тут же, спохватившись, постарался исправить оплошность.
– Жара, дела дневные закончили... Давно не виделись...

– Сколько?

– Дня три, наверно...

– Как же пережили?
– усмехнулся Пашутин.

– С трудом.

– Много выпили?

– Одну бутылку!
– заорал Вадим.

– Значит, так... Советую вам обоим чувства свои... и всю свою неудовлетворенность окружающим миром... приберечь до того момента, когда встретитесь в больничной палате со своим подельником. Если к тому времени какие-то чувства у вас еще останутся.

– Каким еще подельником?
– хмуро спросил Борис.

– Ну, как же, - повернул к нему свое гладковыбритое, пухловатое, розовое лицо Пашутин. Лицо его было в этот момент не просто румяным, а каким-то пылающим в свете красных солнечных лучей.
– Вы же проходили по одному делу...

Об изнасиловании. И только благодаря моим усилиям находитесь здесь, а не в другом, менее благоустроенном помещении. Там не пьют шампанское, там напитки попроще. Кстати, о шампанском... Много выпили?

– Бутылку на троих, - ответил Борис.

– Да?
– усомнился полковник.
– А на кухне я видел несколько бутылок...

Не меньше трех... И они выглядели довольно свежими, из них еще винный дух шел... Как это понимать?

– Потом уже выпили... Когда Игоря увезли.

– А вы и рады... Осталось двое, значит, каждому больше достанется, да?