Я полюбила быт за то,что он наш общий быт,что у меня твое пальтона вешалке висит.За тесноту, за тарарам,где все же мы в тепле,за то, что кофе по утрамварю лишь я тебе.За то, что хлеб или цветы —привыкла я с трудом! —приносишь вечером и ты,как птица в клюве, в дом.Пускай нас заедает быт,пускай сожрет нас, пусть, —тот, где в твоих ладонях спитмой очумелый пульс.Тот, где до нас нет дела всем,где нет особых вех,где по-московски ровно в семьон будит нас для всех.«…»Храни меня, прошедшая любовь,во благо обрати мой горький опыт,от нежности храни, которой топяти обращают в нищих и рабов.Храни меня всей памятью моей.Не дай застыть с протянутой рукою.Скажи, неужто, испытав такое,мы все же не становимся мудрей?Храни от веры, страстной и слепой,в то, что случайность обернется вечным.… А встречный остается только
встречнымне встреченным, собой, а не судьбой.Храни меня, прошедшая любовь,храни! – как заклинанье повторяю.Пусть снова, как тебя, все потеряю,но не успеет стать всесильной боль.Храни до той, что может в миг любойпроизойти, последней-первой встречи,до тех небес, что не согнут мне плечи,храни меня, прошедшая любовь.До музыки, свободной как прибой,без томной канители патефонной,до той руки, надежной, путеводной,храни меня, прошедшая любовь.До той тропы, оставленной тобой,где безысходно прозябала я лишь,где мне себя живой любовью явишь,храни меня, прошедшая любовь.
«То, что я поняла светлой полночью…»
То, что я поняла светлой полночью,когда голову приподняла,то, что я поняла с твоей помощью,ты не понял, а я поняла.То, что я поняла в утро зимнее,когда рядом по улице шла,то, что было волшебно взаимное,ты не понял, а я поняла.Как же вместе так долго мы пробыли —или вместе одна пробыла? —если все, что построить попробовали,ты не понял, как я поняла…Стала я и умней и печальнее,потеряла, чем жить бы могла.Отчего, повторяю в отчаянье,ты не понял, что я поняла?Только знаю, что в жизни ни станется,я на зло не наделаю зла,и со мной, как опора, останется,что не понял, что я поняла.За любовь полной мерой заплачено.А иначе – она ли была?Но получено мной, не утрачено, —ты не понял, а я поняла.Не просила тебя, не неволила,пониманья, вниманья ждала,быть таким, как хотел ты, позволила,но не понял, что я поняла.Ну так взгляда не надо победноготвоего над сожженным дотла.То, что, бедный, беднее ты бедного, —ты не понял. А я поняла.
Монолог Евы
…Создатель, твоя миссия добра,и ты поверь, за все тебе воздам я.Когда меня ты создал из ребра,еще я знать не знала про Адама.Не все ль равно, песок или кусоккакой-то плоти, преданной покою?Но жилка, подсинившая висок,затрепетала под твоей рукою.Твое дыханье мне нутро ожглобольней, чем нежный круп коня – вожжою,как свет – за ночью вслед, в меня вошлои стало тем, что названо душою.И с той поры она во мне болит,и понимаю все острей и больше:когда живу я, как она велит,живу я так, как ты велишь, о Боже.Создатель, я за все тебе воздами в лучший день, и в худшую годину,но объясни, при чем же тут Адам?Я Господу служу, не господину!Ко мне причастен мой земной супругне больше, чем барашек, что недавносо мною подружился, ест из руки на одежду своей шерсти дал мне.Ко мне причастен этот господинне больше, чем коровы, кони, козыи те цветы, что я вплетаю в косы, —все, чем меня ты щедро наградил.Ты повелел – и, значит, быть стадам,расти хлебам, цвести деревьям сада.Создатель, но при чем же тут Адам?Его же, Боже, не загонишь в стадо!Молчишь. И вновь болит душа моя.О, горечь безответного признанья!…И все жадней, все пристальнее яприглядываюсь к дереву познанья.
«Быть женщиной – что это значит…»
Быть женщиной – что это значит?Какою тайною владеть?Вот женщина. Но ты незрячий.Тебе ее не разглядеть.Вот женщина. Но ты незрячий.Ни в чем не виноват, незряч!А женщина себя назначит,назначит, как лекарство – врач.И если женщина приходит,себе единственно верна,она приходит – как проходитчума, блокада и война.И если женщина приходити о себе заводит речь,она, как провод, ток проводит,чтоб над тобою свет зажечь.И если женщина приходит,чтоб оторвать тебя от дел,она тебя к тебе приводит.О, как ты этого хотел!Но если женщина уходит,побито голову неся,то все равно с собой уводитбесповоротно все и вся.И ты, тот истинный, тот лучший,ты тоже – там, в том далеке,зажат, как бесполезный ключик,в ее печальном кулачке.Она в улыбку слезы спрячет,переиначит правду в ложь…Как счастлив ты, что ты незрячийи что потери не поймешь.
«Мне говорила красивая женщина…»
Мне говорила красивая женщина:«Я не грущу, не ропщу.Все, точно в шахматах, строго расчерчено,и ничего не хочу.В памяти – отблеск далекого пламени:детство, дороги, костры…Не изменить этих праведных, правильныхправил старинной игры!Все же запутано, все же стреножено —черточка в чертеже, —жду я чего-то светло и встревоженно,и безнадежно уже.Вырваться, выбраться, взвиться бы птицеюжизнь на себе испытать…Всё репетиции, всё репетиции,ну а когда же спектакль?!»…Что я могла ей ответить на это?Было в вопросе больше ответа,чем все, что знаю пока.Сузились, словно от яркого света,два моих темных зрачка.«…»Есть женщинам иным, о чем грустить,при всей
заметной их судеб несхожести:и надо бы простить, да не проститьни черствости мужской, ни толстокожести.И женщина живет, беду тая,с душой усталой, медленно сгорающей.А рядом – муж, не вышедший в мужья,и дети – настоящие товарищи…
«Какая нелепая женщина!…»
Какая нелепая женщина!Одною работой жива.Ни капли в ней тайного, вещего,нет женственного естества.Походкой, прической, одеждоюпохожа скорей на мужчин.Где – слабое, нежно-мятежное?Очки. Сеть суровых морщин.Не хочет она или ленится,а может, ей все ни к чему.Читает какие-то лекции.Встречают ее по уму.И что-то в том есть безнадежное!…А мы разве лучше живем,когда со своими одежкамивсе ленточки финишей рвем?И – первыми будем иль третьими,других оттеснив и забив,но как по одежке нас встретили,вот так и проводят, забыв.Заходит соседка немодная,и зависти я не уймук тому, чем счастливо измотана,к повадке ее и уму.И мы говорим с ней о Маркесе,о Бунине и о Леже…И бремя страстей парикмахерскихне давит на плечи уже.
«Женщина ребёнка родила…»
Женщина ребёнка родила.Ну, дела! И не моргнула глазом.Вот она разверста и светлаи открыта разом всем заразам.Там, где был младенец, – пустота.И тихонько, смутно беспокоясь,чувствует, как полые местазаполняет беспредельный космос.И пускай не навсегда, не всласть,нам дано всей плотью нашей бреннойвдруг узнать таинственную связьс вечною и чуждою вселенной…
«Я так тебя люблю издалека…»
Я так тебя люблю издалека,на континенте, противоположномродной стране, где тоже нелегкабыла любовь с тоской о невозможном.Я так тебя издалека люблю,не чувствую ни чуждым, ни ушедшим,что кажется, я шар земной пробьюнасквозь биеньем сердца сумасшедшим!
Помпея
В конце печальной эпопеи,перевернувшей жизнь мою,я на развалинах Помпеи,ошеломленная, стою.В нас человек взвывает зверем,мы в гибель красоты не верим.Жестокость!Парадокс!Абсурд!В последний миг последней болимы ждем предсмертной высшей воли,вершащей справедливый суд.Но вот лежит она под пеплом,отторгнутым через века,из огненного далекас моим перекликаясь пеклом.И негодуя, и робея,молила, плакала, ждала.Любовь, заложница, Помпея,зачем, в стихи макая перья,такой прекрасной ты была?Захлестнута глухой тоской я.Нет, гибнуть не должно такое!Ах, если бы! О, если бы…Но под ногами – битый мрамор:обломки дома или храма,осколки жизни и судьбы.Вернусь домой к одной себе я,найду знакомого плебеяпо телефону, доложив,что хороша была Помпея!А Рим…Рим, Вечный город, жив.
«Приезжаю из командировки…»
Приезжаю из командировкив чем-то новом, как в татуировке,вся из завтра, вся издалека.До былого дня в его заботедела нет моей клейменой плоти,и прозрачен дух, и жизнь легка.Я вернулась, как корабль с орбиты,я не помню мелкие обиды.Друг завороженно и светлона меня, что ввысь еще несется,смотрит, будто на затменье солнца,как сквозь закопченное стекло.Как остаться в нашей гуще, чащеэтой занебесною, парящей,недоступной дикому копью?Как сквозь чад и ад молвы дотошнойпронести, не расплескав, в ладошкаххрупкую, как жизнь, любовь мою?Тщетное, смешное упованье!Мне звонят из места пребыванья:«Как полет? От всех большой привет.Помидоры, значит, не помяли?И цветочки наши не повяли…Встретимся, конечно, тесен свет!..»Я смотрю и вижу, что, похоже,блекнут иероглифы на коже.Друг, очнувшись, – про дела, дела…И во все, что – смерть, восторг и сказка,лезет телефонная развязка.И молчат мои колокола.
Польша. Дни моря
1989
По запаху море ищу.Жара! Не Колобжег – Карибы!По запаху счастья грущу,а пахнет водою и рыбой.О, вечная женская блажь,тоскою темнящая душу:вся жизнь – только фон и пейзаж,а кто-то – туман и мираж,но нужен – один! – до удушья.Зачем мое сердце болит?Когда, наконец, перестанет?!Давно уже опыт велитакценты любви переставить.Люблю этот город чужой,хожу по нему невидимкой.Он медленный и небольшой,с его прибалтийской душойсмурная, моя, – невредима.Люблю – без тебя, без тебя!Лишь так вырвусь, выживу, справлюсьлишь так, не стелясь, не глупя,себе и кому-то понравлюсь.Сама одобряла разбой,хотя открывалось уже мне:беда – быть победы рабой,но – ужас! – рабой пораженья.На что ты меня осудил?И все же есть выход: всецелопризнаю, что ты победилстроптивые душу и тело.Но, значит, – еще молода,и жизнь до конца не пропета,и, может быть, эта бедасовсем не беда, а победа!…По запаху счастья грущу,вздыхаю совсем не от горя,у берега счастья ищу,у этого вечного моря.А сердце спокойно уже,его больше грусть не корежит.И капельку счастья душебезмолвно подарит Колобжег…